– Михаил Геннадьевич, вот с месяц назад мы отметили 20 лет годовщины “демократической революции”, но не кажется ли вам по прошествии этих лет, что “в царство свободы дорога” сильно затягивается?

– Расставание с рабством – более долгое и мучительное дело, чем кажется всем нам. Страх – явление генетическое; на смену ужасу перед КГБ пришли едва ли не более сильный страх бандитов – как властных, так и обычных, нищеты, болезней, этнических группировок. Но в политике, в отличие от обычной жизни, чувство рабства перед всеми перечисленными хозяевами «нового времени» намного слабее этого чувства, связанного с КГБ: чувства, которое уходит в историю просто в силу демографических причин.

Чехов как врач лучше знал человеческую природу, когда говорил о выдавливании раба «по капле». Галич же с его «по капле – это на Капри, а нам подавай ведро, а нам подставляй корыто, и встанем во всей красе», с одной стороны, извращенно хвастался (мол, вот как в нас много рабства! – это популярно среди интеллигенции, несколько поколений сладострастно повторявшей «Бывали хуже времена, но не было подлей», а с другой – проявлял чрезмерный с нашей точки зрения, но органичный его эпохе энтузиазм.

Как ни расслабляйся, встать «во всей красе» сможет только следующее, «непоротое» поколение.

– Опять “здравствуй племя младое, незнакомое”?

– Да, и это поколение выходит в жизнь именно сейчас, когда над страной нависла дюжина лет позднебрежневски откровенного и по-бандитски криминального застоя. Стыдные факты истории – что семьи, что страны – не принято вспоминать вслух. Поэтому они забываются (от чего предостерегает пословица «Кто старое помянет – тому глаз вон, а кто забудет – тому оба») и уже через короткий срок оказываются большой и неприятной неожиданностью даже для, казалось бы, причастных к процессу.

– Что вы имеете в виду?

– Очевидная для начала 90-х годов порожденность абсолютного большинства тогдашних политических лидеров (особенно «самодеятельных» и «неформальных») Пятым управлением КГБ сейчас, похоже, может сойти за сенсацию (особенно среди «детей Фурсенко» и прочих жертв ЕГЭ). Но факты – упрямая вещь. В конце 80-х Пятое управление составило весь спектр всех мыслимых политических идей и «выстрелило» ими в общество: это был первый опыт «управляемой демократии». Разумеется, помимо тривиальных агентов, были и энтузиасты, которых находили и которым просто оказывали помощь, потому что они в силу своих личностных особенностей делали именно то и так, что от них требовалось, – но и они очень хорошо понимали, чью помощь они принимают и что с ними будет в случае неподчинения.

– Вы хотите сказать, что чувство свободы было целиком искусственным?

– Нет, всё было натуральным, но чувство освобождения начала 90-х во многом было усилено эмоциями этих агентов: крах КГБ означал для них свободу. Но раб – это не тот, кто в кандалах. Это тот, кто без кандалов чувствует себя не вполне одетым.

И вся наша политика, пока ей заправляло поколение, вышедшее из теплых рук Пятого управления, была рабской политикой – именно в силу личных особенностей критически значимой части ее творцов и участников, нуждавшихся в «поводке» (неважно, чьем) просто для психологического комфорта.

Психика агента, если он работает не «за идею», как правило, сломана, – и свобода действий лишь обнажает и проявляет, но отнюдь не исправляет этот ущерб.

– Но ведь 20 лет прошло…

– За два десятилетия к этому привыкли, как к неотъемлемой части российской политики, как к данности, – но системы меняются не тогда, когда вызывают протест, а когда к ним привыкают. В политику уже вошли люди следующего, «непоротого» поколения. Они отличаются энергией, инициативой, эффективностью и адекватностью. Они не тратят жизнь на бессмысленные споры об идеологемах и тем более на создание безнадежных в своей громоздкой затратности структур вроде обреченных на нерегистрацию политических партий или формальных «движений». Они чувствуют, что политика становится неформальной, а информационные технологии требуют минимума структур при максимуме действия и огласки.

Таковы, при всей несхожести, Ройзман и Навальный. Нащупавшие порознь две главные болевые точки России – коррупцию и наркотики и вместе – третью: дискриминацию русских по культурному признаку (позвольте уж перевести пресловутый «национальный вопрос» на содержательный язык). И нащупавшие, что патриотизм в России всегда носит латентный характер: он правдив, пока подразумевается, но непроизвольно превращается в ложь, как только становится главной темой.

Все силы правящей бюрократии брошены сейчас на то, чтобы не дать появиться новым подобным лидерам. Но они появятся.

– Ну да, ведь есть целых 12 лет теперь.

– Политическая система кажется незыблемой на следующие двенадцать лет? – еще раз: система рушится не тогда, когда давит людей, а когда надоедает даже себе самой, когда превращается в постылую привычку, когда из новости вырождается в рутину, вселяющую отвращение даже в собственных апостолов. Так что ощущение незыблемости надвинувшегося на нас нового, криминального застоя есть точнейший предвестник будущей грозы.

– И вы туда же: “Пусть сильнее грянет буря…”?

– Ничего хорошего в этом нет – каким бы несправедливым ни было здание, жизнь в его руинах, если не погибнем при разрушении, – не сахар. Но хозяева «Московского паханата», которые вот-вот окончательно превратят себя в самозваных самодержцев, не спрашивают у нас мнения даже на спектаклях, именуемых «выборами», – и твердой рукой ведут страну в уничтожение, в кровь и хаос системного кризиса. Мы не можем им помешать так же и по тем же причинам, по каким не можем помочь. Кстати, «человек, которому нельзя помочь» – это научное определение понятия «чудак на букву “м”».

– Так что, у нас не “страна дураков”, а на букву “м” страна?

– Съезд «Е..ной России», насколько можно судить, лишил целый народ даже тени избирательных прав: нам сообщили, что избиратели нашей страны (правда, тут все прозрачно – мы знаем в лицо обоих), слава богу, договорились, и вне зависимости от волеизъявления «дорогих россиян» им уже дарованы свыше и новый президент, и новый премьер. Недаром на этом съезде свист, как рассказывают участники, слышался даже во время выступлений «национальных лидеров».

С одной стороны, конечно, нечего насильно сгонять студентов под видом «гостей съезда», – но, с другой, а каково теперь даже правоверным членам «Е..ной России»? Зачем идти голосовать даже им, – когда все в явном виде уже решено, в том числе и за них? «Диктатура закона», высокопарно обещанная десятилетие назад, завершила свое вырождение в «диктатуру беспредела и убожества», а точнее – «диктатуру беспредельного убожества».

– Еще на два избирательных цикла?

– С таким диагнозом долго не живут. Агония режима началась. Вопрос о постпутинской России встал на повестку дня. Договариваться, где можно – приходить к согласию, убеждать народ надо сейчас: в системном кризисе не будет времени ни на что, кроме принятия власти (точнее, поднятия ее из околокремлевской канавы) и восстановления страны.

Чем быстрее будут эти процессы – тем меньше погибнет людей, тем дальше шагнет Россия из системного кризиса, тем полнее сложится новая русская цивилизация, тем быстрее народ вернет себе свое – и внутри страны, и за ее пределами. Путин выстрелил из стартового пистолета: не услышавшие выстрела могут успеть в эмиграцию, но точно опоздают в историю.

– Но фраза “попасть в историю” имеет два несхожих значения.

– Владимир Ленин, подъезжая к Финляндскому вокзалу, говорят, думал, сможет ли найти в столь поздний час извозчика – а его уже ждали люди и знаменитый броневик. Да, у нас нет денег, у нас нет умений и контактов, среди нас много сумасшедших. Но это – отговорки. Они никого не извинят, если мы вновь окажемся не готовы к системному кризису, если в ситуации, когда надо будет срочно принимать и исполнять единственно верные решения, мы вновь, как в 1991 и 1998, будем застывать в тягостном недоумении и не знать, за что хвататься.

К началу кризиса все инструменты должны быть разложены по местам и быть под рукой. История еще на сломала нашу дверь – она только подходит к порогу, и к ее встрече надо успеть подготовиться.