Лукавство иллюзий или о чём думал Сталин. Часть 2

…Все подмятые Гитлером страны тем или иным образом участвовали в боевых действиях Германии, частично включая и государства СССР тоже. Если не прямыми действиями немалой части своих граждан на фронтах, хотя было и такое – вспомним для примера те же «Галичину», Туркестанский легион, РОА и так далее, то однозначно своими ресурсами, попавшими в распоряжение противника. Ведь «под немцем» оказалась третья часть страны и «он» распорядился этим ресурсом в собственных интересах. Иное и не ожидалось…

2 ПОЧЕМУ ЭСЭСОВЦЕВ ОТНЕСЛИ К НАШИМ ПОТЕРЯМ.

…Именно поэтому российский лидер Владимир Путин заявил по случаю очередной юбилейной Победной даты, что в общем итоге той войны, роль Украины довольно сильно преувеличена. Имелось в виду, что разделенная и полностью оккупированная Украина немалой своей частью так или иначе, но воевала против СССР. Понятно, что такой подход вызвал бурю эмоций, особенно, как ни странно, со стороны, прости Господи, «новых незалёжников», что и в малой степени не поколебало собственно сути явления. А в тени этой сути вроде бы как и не воевавшие тогда против Советского Союза Болгария и Польша, в которой уже после официального завершения боевых действий наша страна потеряла бойцов больше, чем во время прямых сражений, здесь же Чехия, Словакия, Греция, Норвегия и Финляндия, и без сомнений Британия, твердо державшая в руках вожжи управления «процессом». Это второй большой фронт той войны – сугубо европейский. Его приходилось учитывать, взламывать и отражать, перетаскивать противников на свою сторону, перемалывая сложнейшую ситуацию под собственную победу. Когда тебя уже не пытаются бить, а бьют всем миром, или, как говорится, расширенным еврокагалом, нужно было находить единственно верные решения. И они отыскались, в том числе, через колоссальную жертвенность. При этом говорить населению страны все правду означало фактическую утрату инициативы, а с ней и общего итога в конечном исходе отражаемой агрессии. Сегодня ситуация та же самая, что сложилась к началу сороковых, но для ее разрешения требуются совсем иные подходы. Но сама подоплека и «евроцели» остались прежними – разрушение и подчинение своим интересам большого российского пространства.

В этой же связи обратим внимание и на такую «мелочь». Немалое число авторов и профессиональных историков, а особенно политиков, поют осанну тому, что называется ленд-лизом. Поставки в Союз, принявший на свои плечи всю тяжесть общемировой военной разборки, продовольствия, военной техники и необходимого для военного производства сырья, действительно были велики. Но они не идут ни в какое сравнение с тем «ленд-лизом», который оказывали гитлеровской Германии практически все европейские страны. И не только европейские. В относительно мирной своей тиши, без всякого саботажа со стороны вроде бы единого в своих единых интересах, если по Марксу, рабочего класса. Никто и нигде особо не торопился формироваться в «солидарные» группы сопротивления и массового протеста. И не было столь масштабных дофронтовых потерь, как это имело место при поставках грузов военного назначения к территории воюющего Союза. Если называть вещи своими именами, именно этот самый «мировой гегемон» был наиболее верным союзником фюрера, его прочной основой. Никто не торопился «саморазлагаться», «солидаризироваться» и протягивать руку помощи «научно-теоретическим братьям по классу». Они, как говорят сегодня, были абсолютно виртуальны, призрачны. Тем не менее, пропагандистская эта риторика сохранялась до той поры, пока не задули «горбатые ветры перемен». Но это уже потери иного рода. Они не менее масштабны.

В событиях того времени нельзя не учитывать и того обстоятельства, что немалая часть населения собственной страны, особенно западных ее областей, не только охотно встречала агрессора, но и связывала с ним определенные надежды. В их бесплодности сомневающихся было мало. Немцев приветствовали, им оказывали всяческую поддержку, в частности сдавая им оставшихся в окружении бойцов РККА. Солдатам и офицерам бойцам стреляли в спину. В том числе и после официально завершившейся войны. Оценивать явление можно как угодно, но по сути своей они были прямым следствием вновь вспыхнувшей гражданской войны. И не принимать его во внимание, не считаться с ним было смерти подобно. Равно как и афишировать это обстоятельство. Всеми силами его также прятали по чуланам пропагандистской риторики, скрывали, тщательно маскировали. Но это вовсе не означает, что этого фронта не было. «Чрезмерные жестокости режима» во многом объясняются и этим обстоятельством тоже. Какой он по счету, этот фронт? Третий?

Но был и еще один фронт Союза – атлантический. Нашей, пытающейся ныне сосредоточиться бывшей стране, тогда действительно помогали «союзники». Со скрытым не афишировавшимся желанием измотать, обескровить обе стороны. Но помощь эта, какой бы нужной она ни была, и в малой степени не отражала возможностей союзников, вынужденно вступивших в прямые боевые столкновения с Германией на европейском сухопутном театре военных действий – фактически на завершающем этапе Второй мировой. Когда стало очевидным, что войска Союза смогут обойтись и без них. Иллюзий на этот счет не было ни у союзнического командования, ни у советского – генералитета. Впрочем, у рядового состава тоже. Сегодня об этом ничего не говорят, что-то глухо, с оглядкой упоминали после войны, но прямые действия Советской Армии на заключительном этапе боевых действий были напрямую направлены на сдерживание этой самой атлантической «инициативы» союзников, далеко выходившей за рамки предварительных договоренностей. Ведь до сих пор никто даже не упоминает о том, что союзники в нарушение известных ялтинских соглашений к концу апреля сорок пятого вышли далеко вперед за совместно намеченный рубеж оккупации и районов влияния. Еще меньше сведений о том обстоятельстве, что наступавшие части маршала Г.Жукова, сделавшего вид, что сном и духом не ведает о далеко выдвинувшихся за линию договора союзнических войсках, всю силу одного из советских фронтов обрушил на ожидавших дружеских приветствий союзников. Хотя об этих событиях было известно немалому числу фронтовиков, их также старались не афишировать. На всех уровнях. На низовом – конкретных участников, срабатывал эффект самоцензуры. На верхнем – завихрения больших политических реверансов. Сегодня нет причин, которые, как испокон веку говорится на Руси, побуждали бы помалкивать об известном. Тем более, что о событиях было известно немалому числу фронтовиков. Мне о них рассказывал самый близкий человек моего детства – мой украинский дед, бывший на рядовом своем уровне прямым их участником. Этот скромный снимок, нечаянно отыскавшийся в семейных архивных завалах, сделан в полевых условиях (фото). От момента события его отделяет всего несколько дней, за которые солдатам дали возможность отмыться, побриться и сменить обросшие коростой грязи валенки на сапоги. Темп наступления был настолько стремительным, что было вовсе не до парадного вида. Это ведь только в кино у солдата вполне презентабельный образ. В бою, в поле, в окопной грязи все далеко не так. Даже в мирные времена. Мне самому цензура запрещала публикацию снимков, на которых военные выглядели «не подобающим образом».

Это уже потом, когда извлекли из подвальных завалов опытных австрийских и немецких фотографов с их цейсовской супероптикой и навыками «правильной», то есть удовлетворяющей любой запрос заказчика практикой, и широким веером полетели по домам карточки – такие «как нужно». Как подтверждение, что живы, что все красавцы. Чтобы смотрели и любовались. С подбритыми усами – до микронной точности, с не менее мастерски стрижеными головами – в чубах, «боксах» и «полубоксах», в новеньких, с едва заглаженными, прощу прощения за невольную тавтологию, складскими складками гимнастерках и кителях. С их обязательным белоснежным кантом вокруг шеи. С нашитыми желтыми и красными полосками – знаками боевых ранений и контузий. И наградами. Если не с орденами, то с медалями. За освобождение Варшавы и Праги. За взятие Будапешта, Вены, Берлина. Хотя это самое взятие вполне оправдано было бы относить ко всему списку столичных этих городов. Вмешалась политкорректность, так сказать высшие интересы государства. К слову опыт Великой Отечественной четко объясняет, почему жестко и бескомпромиссно «невинную» Прагу «придавили» в 1968-м. Ведь это на ее заводах, руками ее рабочих и инженеров готовили к бою с нами «тигры», «пантеры», «фердинанды», да и многое иное тоже. Сегодня известно, что в бронеармаде Вермахта, хлынувшей через границы СССР 22 июня 1941 года, насчитывалось 970 танков производства чехословацкого концерна «Шкода». Это не считая грузовиков, орудий, бронемашин (позднее в их число будут включены тысячи хорошо известных самоходок «Хетцер»), пулеметов, миллионов и миллионов патронов и снарядов, добротного снаряжения и 200 тысяч чешских военнослужащих, не в первый уже раз стремившихся отличиться на фронтах России. Не случайно на Нюрнбергском процессе А.Йодль, представлявший верхушку Вермахта, заявил, что «все наше вооружение было создано уже после начала военных действий». А французский комментатор этого процесса Р.Картье уточнил, что не только вооружение, но и сама армия.

В принципе, ничего такого особо нового в такой «открытии» нет. Разве только констатация о сознательном смещении акцента – за ради все тех же, прости Господи за все сразу, высоких политических целей. Советская пропаганда без устали долдонила о «красных бригадах», о французских маки и советско-французской «Нормандии-Неман», итальянских гарибальдийцах «Белла, чао! белла чао!», – неслось со всех репродукторов чуть ли не до перестроечных времен. Как и о сопротивлявшихся изо всех сил гитлеровскому режиму «братьях по классу», вроде бы дружно встававших в ряды сознательных саботажников на германских заводах и чем там еще. Все это было. Может быть. «Критик» советского режима Василь Быков трогательно рассказывал о придуманной им судьбе итальянки и русского солдата. Верили. Сопереживали. Но почему-то никто ни никогда не отмечал того, что сопротивленческий это вклад являл собой лишь жалкие крохи от того от того добротного военного евровала из военной продукции и людского ресурса, который накатывался со стороны германского фронта на наши войска. Ни цифр, ни общих оценок не вырывалось их под твердой рукой наложенного штампа «Совершенно секретно».

Мне самому однажды под горячую руку попался некий пройдоха – «Майкл» Крохин, который, по его рассказам, поднимал по случаю красный флаг на оккупированном немцами английском острове Джерси. Его тепло принимали щепетильные «Правда», «Известия» и первый союзный телеканал. Но при этом никто не удосужился элементарно покопаться в документах, сопровождавших этого «героя». А было в чем. В них значились служба германским осведомителем, начиная с лагеря в киевской Дарнице, разведшкола в Англии и много чего еще. Если жив, наверняка выдает себя сегодня за жертву советского режима. Как один известный, на всю катушку патриотствующий украинский поэт. Впрочем, далеко не один.

Тем не менее, обостренная мирной тишиной солдатская чувственность, долгое время загонявшаяся в глухие закутки души, окружила Прагу, Вену, Будапешт, Бухарест неким ореолом романтики: «Я тоскую по родине, По родной стороне моей…» (Г.Храпак). Все то же связано с событиями в Будапеште и в Польше. Латентные войны и с их тщательно скрываемой подоплекой начались вовсе не сегодня, и даже не вчера. Сталин в них участвовал. И не только он. Вынужден был участвовать. Сегодняшний день – прямой результат такого рода войн.

Еще деталь. Один из российских философов, охотно и много полемизировавших по поводу жестокостей сталинского режима, заявил как-то в своих статьях, что ту «войну выиграло поколение семнадцатилетних» (А.А.Зиновьев). Действительно, мой отец и его братья – представители этого поколения, но вот его отцу и будущему тестю, моему второму деду, кавалеру «Красной Звезды» – за «ту самую» Эльбу, Иллариону Панкратовичу Божко, было уже тогда около пятидесяти. Это к тому, что за свою страну дрались все ее поколения. Именно в мае сорок пятого года за стены родных хат. И оба поминали американцев. Далеко не самым добрым словом. За амбиции, за вызывающе-хамское поведение.

Как рассказывал в частной беседе крупный украинский юрист, однажды он наблюдал такой эпизод. Каким-то бесом Г.К.Жукова занесло на утреннее построение состава Берлинской комендатуры. Молча продефилировал вдоль вытянувшего в струнку строя, подошел к одному из молодых офицеров с внушительного вида синяком под глазом и с тренированным «металлом» в голосе затребовал объяснения. Оно последовало: «Американцы дерутся, а Вы приказали не трогать». Маршал хмуро оценил «украшения» такого же соседа и четко, что бы услышал весь строй, буркнул: «Чтобы больше не видел!». Резко развернулся и ушел. Все было понято как приказ. На следующую же ночь в уличных союзнических стычках было убито несколько американских задир. И «тема» как бы сама собой сошла на нет.

Об этом же часто рассказывает отец по своему венскому опыту. Об этом же, помнится, говорил его младший брат Иван, также служивший в оккупационных частях. Союзников, как у нас принято говорить, приходилось вразумлять. Не оружием, а тем, что в таких случаях под руку попадается. Фронтовики – народ нервный. И скорый на решения. Война научила. Отец часто вспоминает стычку в венской забегаловке с американцами, один из которых обозвал отца и его друзей – Яценюка и Пивня, русскими свиньями, за что тут же был наказан последним. Жестко. С маху – тяжелым ресторанным табуретом. Мгновенно примчались патрульные союзнических комендатур. Претензий советским офицерам не выставили – «независимые» свидетели объяснили причину конфликта.

А после апрельского Жуковского кулака союзники стремительно откатились далеко на Запад – на сотни километров. И возвратились только тогда, когда поняли, что советское командование остановило армии строго по рубежу Эльбы. После того эпизода и произошла та самая «дружеская» трогательная и памятная встреча, о которой немало чего сложено – не песен, а пропагандистского и вряд ли искреннего трепа.

Но его вовсе не было по тому обстоятельству, что «второй фронт» уже 1 июля 1945 года – до Нюрнберга, намерился начать прямые боевые действия против СССР. Речь о разработанной по приказу Черчилля операции «Немыслимое», детали которой рассекретили в 1999 году. Согласно этому плану объединенные войска США, Британии, Канады и подконтрольные польские корпуса – куда ж без Польши, предполагалось бросить против СССР. Однако детальный анализ боевой его составляющей и Жуковский демарш заставил трезвомыслящих аналитиков западных стран отказываться от намерений своих лидеров еще на многие годы вперед. Дату нападения постоянно переносили. Но сама идеология противостояния, высокопарно именуемого Холодной войной, обрела конкретику с так называемой Фултоновской речи Черчилля 5 марта 1946 года.

Такой у нас был союзник. И этот «второй фронт» в реальной ситуации Мировой войны был для СССР и его руководства, если по нашей раскладке, четвертым по счету. Его реальные интересы и действия приходилось не только учитывать, но и противостоять им, отвлекая на это противостояние и силы и ресурсы в тех или иных их видах. Но это был вполне осязаемый фронт, на котором Союзу приходилось отражать агрессию своих противников, чтобы привести свою страну к тому, что сегодня именуют Победой. Акценты и в ней тоже сегодня все еще расставлены недостаточно внятно, что и формирует базу для всякого рода спекуляций и передергивания. Ради нормализации внешних отношений, страна поступилась выводом, что гитлеровские цели и устремления – совокупная идеология всего того мира, который мы, да и он сам, охотно называем западным. Больше того, имевшее место – закономерное следствие его развития, его потребительской идеологии, впадающей в перманентные кризисы

Заметим, что ситуация «с Европой» и «Западом» явно повторилась 08.08.08, когда националистическая Грузия начала боевую операцию против мирного населения Южной Осетии и военно-миротворческих сил России, расквартированных там же. Россия о нападении знала, что не скрывается, к нему готовилась, но из-за пресловутого евромнения не решилась начинать боевые действия упреждающего характера. По причине все тех же закономерно ожидавшихся обвинений в сознательном развязывании войны. В агрессии против маленького, но без меры гордого народа, за спиной которого уютно устроились и «наши друзья из Штатов», и «показательно миролюбивые» европейцы. Те, что без комплексов готовы на пропагандистские войны любого размаха, легко перетекающие в прямые боевые столкновения любого уровня циничности. Нынешняя ситуация с Триполи еще не остыла. Под истовый лай евросворы о неких демократических ценностях, которые почему-то всегда закладываются потоки русской крови и ее, России, прямые интересы. И сколько еще раз эта ситуация будет повторяться в будущем? До тех пор, пока мнение великой России не станет авторитетным. Пока этого нет – процесс в развитии. Сложном, но уже уверенном.

Так что крайне непростое это событие – Великая наша война, в ней еще разбираться и разбираться. В том числе и пропуская событие прошлого через сито современности.

Но уже сегодня есть смысл задуматься вот над чем – при условии, конечно, что верна посылка. Та, что история чему-то там учит. Если все обстоятельства, о которых вели речь, были оценены на предваряющих этапах глобального общемирового потрясения, а они, похоже, действительно были учтены, о чем все настойчивее начинают говорить аналитики, то от многих привитых оценок личности И.Сталина, рано или поздно придется отказываться. Логика его действий, равно как и команды, плохо понималась современниками, тем более, когда к этому пониманию никто не только не стремился, но и не мог стремиться. По разным причинам. В том числе из-за крайней сложности внутренней обстановки в стране, еще больше – внешней. И проистекающей из этого густой пелены тотальной секретности. Не стала она прозрачней и после ухода Сталина, наоборот, ее еще больше сгустили «ветры оттепели». Востребовала этот туман и «перестройка» 80-х. Итог – за окном.

И когда сегодня говорят о 27 миллионах жертв той войны, то следует четко понимать, что они вовсе не следствие каких-то сталинских ошибок и просчетов, на которые все списывается с легкой руки Хрущева, или заведомо плохого командования войсками. Все это результат действий того, что сегодня принято именовать «мировой закулисой», направленный на уничтожение не только нашего государства, но и как можно большего массива его населения. Могло быть много больше. После нашей Победы сорок пятого попытку решили повторить в девяностом. Насколько удачно, время еще покажет. К слову, американские аналитики эту «официальную» цифру наших потерь считают сильно завышенной и снижают ее почти на треть. Ненавязчиво дают понять, что хотя бы самим себе меньше врать нужно? Но при этом глухо молчат, что в тех 20, не меньше половины – прямой итог лукавой еврозаботы со всеми ее принципами и хваленой демократией. А что касается фронтовиков, то тех хрущевских трактовок они не принимают и доныне. Есть в этом завышении – до степеней несуразности, и такое лукавство. На него все чаще обращают внимание исследователи. Это очень «удобный тезис не только для проигравшей Германии, но, как это не покажется парадоксальным – и для советского руководства. За счет утверждений, что советский народ понес огромные потери в ходе войны, можно списать и все последующие просчеты в экономике, планировании, социальной политике, возбуждать негодование людей против Запада, оправдывать гонку вооружений («Вы же не хотите, чтобы ужасы той войны повторились»), низкую зарплату, нехватку жилья, и многое другое. Удобный тезис для всех, но лживый» (Ю.Г.Веремеев).

И последнее. В качестве заставки и эмоционального акцента к этим заметкам выбрал снимок киевского фотохудожника В.Юдина (1906-1986). Владимир Павлович, будучи фронтовым фотожурналистом, сделал его в октябре сорок третьего в хорошо известном киевлянам предместье Пуща-Водица. Это минометчик младший сержант Николай Поликарпов – из Сибири. Пройдя освободителем всю Украину, год спустя он погибнет в Польше. От него останется только этот снимок. И родственники, которые подтвердили, кто изображен. По моему твердому убеждению он один – этот священный лик солдата, способен показать, чем была та война для всех нас. Образом одного из миллионов тех, кто вынес ее на своих плечах.