И толпы прошли по Москве, а потом, как отцы наши некогда, двое усталых мужчин заглянули в пивную на Новом Арбате.

Помнишь, мы там как-то футбол смотрели; ну да, конечно, дрянная, но для этих-то наверняка все там вылизали и повара привезли под конвоем из Парижа. Или нет. Знаешь, вообще-то они не производят впечатления особенно изысканных джентльменов, эти двое, хоть и отцы отечества, вот, опять отцы, – заглянули в пивную, и один взял треску с картошкой, а другой – баранью колбаску.Наверняка из этого сделают кучу выводов. Много зададут непростых вопросов. Ну, например, один еще неделю президент, – треска. Второй – премьер, соответственно, – колбаска. А вот через год, если это начало какой-то важной государственной традиции, через год, когда они поменяются, тот, который сейчас премьер, будет президентом, а президент – тут сложнее, но, предположим, он все еще будет премьером, как они тогда? Что станут заказывать? Новый президент возьмет вместо колбаски треску, и наоборот? Увязан ли вкус с должностью? Или вот еще – рыба, отварной картофель, все мягкое, бледное, никакое, а колбаска… Ну, что колбаска, с колбаской все понятно. Нет ли тут сигнала? Спонтанный порыв – это ведь на камеру, а за любой спонтанностью на этом уровне – разве не желание подать нам какой-то знак?

И так далее, много еще можно выдумать вопросов, выловить – вот и треску эту, теперь прославленную, хоть уже и переваренную, кто-то ведь сперва выловил, – еще какие-нибудь намеки, попытаться угадать, что там с нами теперь будет, с учетом этой вот тревожной колбаски на тарелке у главного.

Можно, но не хочется. Хочется как раз поговорить про то, как не хочется. У меня ведь, знаешь, был еще советский первомай, когда вставать не хочется, ужас как не хочется, вроде бы выходной, но нужно, непременно придется вставать и идти на демонстрацию. Все-таки лучше, чем просто в школу. Еще лучше было бы спать, да не судьба. Там какой-никакой, а праздник, учителя вроде бы рядом, но о строгом соблюдении дисциплины и речи нет, и потом, когда много красного, – атмосфера праздничная возникает из ничего, красные транспаранты, белые буквы, однообразные лозунги. Мир, труд, май, слава труду. Плюс специфические радости детства – возможность, например, разжиться шариками, наполненными водородом. Просто так ведь их не достанешь. Наверное, современные дети и не поймут, в чем тут прикол.

Но был ведь прикол. Теперь и самому не вспомнить, почему эти шарики, умеющие летать (в отличие от нас), так уж были важны, и самое явственное из уцелевших воспоминаний – не без оттенка недоумения. Если уж отдыхаем – то зачем слава труду? Какая слава тому, от чего устаем? И почему бы просто не выспаться? И вот теперь опять все почти как тогда. Снова толпы людей, которые наверняка работают много и тяжело, ну уж всяко не меньше, чем мы с тобой, а ведь и мы не тунеядцы, – ранним утром в законный выходной, вместо того, чтобы. И эти двое впереди, мы можем при мысли об их работе кривить физиономии, работа вредная, во многих смыслах, но ведь пашут и могли бы, – один на даче с гибкой красавицей, другой на диване с планшетником, в котором злые птички. Или просто выспаться, им бы выспаться, добрее бы, может, стали бы, но нет, смотри, идут в пивную как на работу, для них ведь и это – работа, им даже хуже, чем тебе, ты уж если в пивную, так напиваться, а они вот и оттуда умудряются сигналы подавать колбасками.

Нет, ты пойми меня правильно, я не против праздников, я наоборот, но в этом конкретном мерещится мне какой-то обман. Труд, безусловно, из обезьяны – человека, это да, хотя бог их знает, чему теперь учат детей на уроках основ православной культуры, в Библии это как-то более внятно описано. В поте лица. В наказание за грехи. Непонятно, чему тут радоваться.

Так вот, и мы с тобой, и много нам знакомых и даже не знакомых граждан – не бездельники, и нам известна радость, которую дает хорошо сделанное дело, и нам случалось до утра сидеть на работе, не из страха рабского, а потому что мы ведь понимаем, что никто нашу работу за нас не сделает, и раз уж мы взялись… Кажется, это называется ответственность, и даже в этом есть свой кайф.

Есть, но глядя в глаза тебе или другим похожим, я вижу в них то, что и в себе находил, – нет, ну вот начистоту, никогда бы ты, если б не необходимость, – ну да, грех, в поте лица, и не голодать же теперь, и надо помогать тем, за кого мы в ответе, и так далее, – если бы не необходимость, в жизни ты не стал бы этим заниматься. Ах, да, конечно, есть еще самореализация, настоящее созидание, на которое просто времени не хватает, потому что приходится вот это все. Но ведь в преддверии этих, например, длинных выходных разве ты не собирался в первый день написать гениальный роман, или чем ты там увлекаешься, неважно, симфонию, во второй – раздать интервью всем мировым СМИ и автографы восторженным поклонникам, а в третий почивать на лаврах? В итоге в первый день у тебя такое было похмелье, что даже волосы на голове болели, а глубже, внутрь головы и заглядывать-то было страшно, во второй ты кое-как пришел в себя, а в третий тупо лежал на диване, созерцая метания людей в телевизоре, людей, еще более глупых, чем ты, хотя – казалось бы – куда уж.

И чего праздновать, чему радоваться? Радоваться тому, что устаешь, как последний скот, и даже на то, чтобы отдохнуть по-человечески, если возможность выпадает, не остается ни сил, ни воли, ни ума?

Понимаешь вообще, о чем я? Настоящий идеал – это ведь даже не безделье, это мечта о безделье. Мы знаем некоторых людей, которые достигли возможности сосредоточенно не делать ничего, и с ними скучно. Они, кстати, в основном отсюда уехали, и оттуда учат нас готовить разные полезные блюда – или за нашу, допустим, свободу борются. Хотя нет, эти тоже несчастные. Настоящие бездельники ничему не учат и ни за что не борются, настоящие – победили.

Но мы-то были бы лучше, если бы могли занять их место, романы, симфонии, всякое это вот созидание. Короче, знаешь, было бы здорово, по-настоящему здорово, правильно – отмечать, мне кажется, день международной солидарности людей, которые мечтают стать бездельниками.

Отмечать посредством невыхода на демонстрации, разумеется.

Прекрасный вышел бы праздник. Такая идея способна сплотить миллионы.

Впрочем, пока ведь нет такого дня в календаре, грядут зато четыре выходных, и вот тогда уж – в первый день создаем романы, скульптуры, и даже, возможно, либретто, непременно гениальные, во второй – смотри выше, на третий у нас тоже были планы, а четвертый оставим про запас, не станем ничего загадывать.

Нет, уж точно, железно, ранее допущенных ошибок не повторим.