Песенная Россия потеряла один из самых ярких и звонких голосов, Петербург лишился доброго, светлого, порядочного человека. После 8 апреля, попав в клинику с тяжелейшим инсультом, Эдуард Хиль не выходил из комы, а еще буквально за несколько дней до случившегося пел в разных залах, готовился к большому сольному концерту, с удовольствием давал интервью. Вот что рассказал Хиль незадолго до своей болезни.

– Эдуард Анатольевич, вы ведь выросли в трудные военные годы, были детдомовцем…

– Я был детдомовец, но даже во время войны не видел столько беспризорных детей, как сейчас. Если появлялся на улице беспризорный мальчишка, его быстренько хватали, и в детский дом! Даже если он убегал, его ловили и опять помещали к нам. А сейчас, пожалуйста, сидят в центре больших и маленьких городов стайки детей, просят милостыню, курят, шустрят, и полное ощущение, что никому до них нет дела.

Нам было по шесть-семь лет, когда мы за ранеными ухаживали. Причем нас никто не принуждал. Был порыв души, потому что мы видели, сколько горя вокруг. Такая армада на страну двинулась: я своими глазами видел немецкие самолеты, танки, а наших – на лошадях, на тачанках. И все равно мы были уверены: наши победят!

Так что когда исполняю “Безымянную высоту” или цикл “Военные письма”, то для меня это моя жизнь, мое детство. А самое главное в жизни не просто накопить что-то для себя, а суметь отдать что-то людям. Жить с мыслью: “Что ты еще можешь отдать?” Прожил день, а на следующий попроси Господа, чтобы он еще тебе сил дал, и еще что-то отдай.

С годами у меня все больше и больше терпения. Я не верю тем, кто ругает нашу молодежь. Чем плоха молодежь? Не все же наркоманы! На компьютерных всемирных конкурсах наши побеждают, наши красавицы всюду в почете. А какие у нас хакеры (смеется)!

Я сам у молодежи многому учусь. Другая страна, другая философия, другая психология.

– Вы многие годы преподавали вокал, являетесь профессором. Кто из ваших учеников добился успеха?

– У меня учеников много. Из самых известных – певцы и актеры Олег Погудин и Евгений Дятлов.

-У вас сейчас много концертов?

– Не жалуюсь, особенно после успеха “Вокализа”, когда меня окрестили Мистером Трололо (смеется). Встречаю недавно своего друга артиста: “Ты, знаешь, старик никто не звонит насчет концертов!” А я говорю: “Сейчас никто и не будет звонить! Ты сам должен звонить! Другое время! Ты что-то сделай, приди, покажи!”. Сделал я программу на музыку прекрасного ленинградского композитора Валерия Гаврилина “Военные письма” и “Скоморохи” и предложил одному администратору показать премьеру в концертном зале санатория “Белые ночи”. Там богатые люди отдыхают, они знать не знали, кто такой Гаврилин. А после моего выступления зал встал и аплодировал. У меня даже слезы выступили.

– Эдуард Анатольевич, достигнув 77-летия, по-прежнему поражаете своей великолепной физической и вокальной формой. В чем ваш секрет?

– Побольше мучного, сладкого и никаких движений (смеется). Я ем все! Не соблюдаю никаких диет. Встал утром, съел кашу, а захотел – кусок свинины. Хотя утром меня на мясное не тянет. Ем омлет, люблю фрукты и овощи, причем любые. На гастролях в Израиле, где невероятное количество фруктов, мы с женой вообще только ими питались.

– Вы относитесь к таким людям, что спокойно входят в свой пиджак и брюки двадцатилетней давности?

– Точно! У меня есть любимый пиджак, приобретенный аж в семидесятом году. Так я его и сейчас могу спокойно надеть.

– Животик не будет выпирать?

– Какой животик? Откуда? Я всегда в одном весе.

– Какой, кстати, у вас вес?

– Представьте, даже не знаю!

– Как человек может есть все подряд и не полнеть?

– Смотря сколько кушать. Конечно, если перейти на шашлыки и свинину, а с утра – на икру и белугу, запивая все это виски, вряд ли желудок справится. Даже Хиля разнесет! А я люблю с утра чудный напиток можетель – обезжиренное молоко с мультивитаминным соком. Люблю свежий творог, но не со сметаной, а со сливками. Зачем жарить картошку, баранину? Съел творожок со сливками и ягодами, выпил чашечку кофе, и полон бодрости. До четырех часов ты в порядке.

– А потом уже можно приниматься за баранину…

– Нет! Мы в доме предпочитаем курицу.

– Вы не курите?

– Пацаном после войны я курил до восемнадцати лет, но когда пришел заниматься вокалом, педагог сказал: “Что-то от вас пахнет табаком. Надо бросить!”. И я бросил.

– Одного слова педагога хватило!

– Дело в том, что я очень хотел заниматься музыкой, особенно классической. Не собирался эстрадные песни петь. Я их, кстати, не любил. В консерваторию пошел из-за классики. Рассчитывал, что буду исполнять басовые партии. Но мне сказали: “У вас лирический баритон!”.

– А что у вас с алкоголем?

– Не без этого. Бывало, и перебирал. Но это по молодости. Сейчас могу выпить немного виски.

– Стало быть, вы сам хозяин своему организму, своим страстям – запросто смогли бросить курить, способны регулировать дозу алкоголя…

– Я еще недавно работал по два-три концерта в день. Представляете, что это за нагрузки! Это же не шоу-бизнес, где можно хоть литр в себя залить, а потом выйти на сцену, открывая рот в дыму под фанеру, и никто не заметит. Если только сам не рухнешь! А попробуйте спеть в живую сольный концерт, если выпили! На кураже один концерт, может быть, вытянете, но второй и третий сольник уж точно отменятся.

– Вы никогда не срывали концертов?

– Бывало. Но не по пьянке, просто иногда аппарат отказывал. Глотка не железная.

– Какие самые серьезные болезни вам довелось пережить?

– В детстве переболел тропической малярией. Страшная вещь: трясет от холода, через час-другой температура поднимается до дикой жары, затем опять бросает в холод. Мальчишками в детском доме мы, дурачье, старались чем-нибудь заболеть, бегали босиком по снегу, потому что больных лучше кормили, даже булочку с маслом давали. Едва ли не каждый день в детдоме кто-то умирал. Мы сами же и хоронили. Дадут нам лопатки, идем, закапываем завернутых в простынку наших товарищей.

Во время войны мне каждую ночь снились французские сладкие булки довоенных времен. Впервые насытился только в сорок девятом году, когда наелся макарон. Страшное было время. Но и счастливое. Мы ходили строить стадион имени Кирова, сажали деревья в Парке Победы. Я был тогда студентом полиграфического техникума. Что значит голодать в подростковом возрасте? Я был очень слаб. Но все равно все тогда занимались спортом, сдавали нормы ГТО, бегали, подтягивались, ходили в тир…

– Вы сейчас спортом занимаетесь?

– Выпало у меня полтора свободных дня – еду на дачу, под Лугу, в самую обычную деревню. На огороде что-нибудь поливаю, крышу заделываю, баньку ремонтирую. Почти каждый день топлю баньку. Некоторые делают парилку маленькой, где двум-трем уже тесно. У меня же огромная баня. Но надо знать, как ей пользоваться. Баня, как алкоголь, – незаметно воздействует. И там, и тут хочется еще поддать. А последствия непредсказуемы.

– На чьи концерты и спектакли вы сейчас ходите?

– Мы с сыном и женой больше любим смотреть концерты дома, на DVD, причем в диапазоне от Бритни Спирс до Тома Джонса. В театр же после того, как не стало Георгия Товстоногова, я перестал ходить. После его спектаклей я был весь переполнен эмоциями: какая там песня, какие романсы! Вот где искусство! Я бы у Товстоногова согласился работать мимансом.

– Что обычно желаете себе в день рождения?

– В какой именно (улыбается)? Дело в том, что 47 лет назад в Колумбии я попал в жуткую катастрофу на самолете “Дуглас”. Сначала мы летели над Кордельерами и хохмили: мол, что-то крыша у самолета протекает. Затем загорелся сигнал бедствия. А потом я выглянул в окно и увидел огонь на правом крыле. Когда стало ясно, что самолет вот-вот потерпит крушение, колумбийские пилоты в панике убежали из кабины и попрятались в туалете. А посадили “Дуглас” французские летчики, что совершенно случайно летели в этом же самолете в качестве обычных пассажиров.

После посадки французы сказали нам: “Считайте, это второй ваш день рождения!” Все бы ничего, но все мы, одиннадцать советских артистов, на следующий день поседели…