Сергей Пархоменко о многообразии акций неповиновения

Давайте как-то подцепим эту передачу к предыдущей по следам наших прошлых выступлений, тем более что это оставалось очень важным сюжетом на протяжении всей этой недели, пресловутый закон, точнее поправки к закону о собраниях, митингах, шествиях, демонстрациях и пикетированиях.

Мы с вами довольно подробно говорили в прошлой программе об этом, я приводил всякий международный, в частности, французский опыт, на мой взгляд, достаточно интересный, того, как построено законодательство, которое регулирует этот способ взаимоотношений между обществом и государством. Поэтому нам это интересно. Не просто потому, что есть какое-то количество людей, которые отстаивают свое право выходить на улицу и высказывать таким образом свое мнение и таким способом демонстрировать разного рода свои политические и гражданские воззрения. Вопрос не только в этом – вопрос в том, что это (мы с вами говорили уже об этом) метод взаимоотношений, такой редкий момент тесного прилегания гражданского общества и государства. Вот они в этой точке контактируют непосредственно, демонстрируют свое отношение друг к другу. Поэтому это такой, важный сюжет.

Ну вот я и тогда говорил, и сейчас готов это повторить, что на самом деле в ходе обсуждения вот этих вот поправок мне кажется, что мнение и, так сказать, внимание общества было очень серьезно отвлечено от реальных проблем и от реальных опасностей этого законопроекта. Все как-то сконцентрировались на проблеме штрафов, что, вот, за нарушения какие-то колоссальные штрафы полагаются, какие-то совершенно неадекватные наказания.

На мой взгляд, это вещь менее важная. Хотя, вот я сам бываю (так уж сложилось в последнее время моей жизни), я сам бываю заявителем разных массовых акций и, казалось бы, это должно было меня интересовать впрямую. Но я давно понял, что я в этой ситуации существую в условиях абсолютного произвола – вот, как захотят, так и поступят, чего захотят применить, то и применят. Захотят – на 15 суток посадят, захотят – обвинят в чем-нибудь, захотят – спровоцируют что-нибудь. Поскольку мы с вами живем в совершенно беззаконном пространстве в этом смысле, то, ну, есть этот штраф или нет, это не так важно.

А, вот, что важно, на самом деле, это то, что появляется совершенно новая, как это говорят, юридическая новелла, появляется возможность признать любое собрание граждан имеющим признаки массового мероприятия. И тогда, действительно, любая свадьба, любая экскурсия, любая коллективная велопрогулка, любой поход, любая компания молодых людей с гитарами на бульваре может быть признана вот такой вот политической акцией. К ней может быть применен соответствующий режим, соответствующие наказания, люди могут быть наказаны просто за тот факт, что это произошло. Люди могут быть задержаны, арестованы за то, что они коллективно находятся в публичном месте. Вот это серьезно, вот это, на самом деле, сердцевина этих поправок. Об этом говорят гораздо меньше, это как-то осталось в тени истории со штрафами, резко увеличивающимися. А это, по-моему, гораздо важнее. И я говорил, когда мы это обсуждали (по-моему, и в прошлый раз тоже обсуждали), ну, в общем, я точно произносил в эфире это, что у меня есть сильное подозрение, что как только эти поправки к закону будут приняты, немедленно начнутся такого рода прецеденты, точнее, такого рода инциденты – немедленно к людям начнут вязаться по поводу того, что «вот, а что это вы коллективно собрались в публичном месте? Что вы имеете в виду? Кто вам разрешил? Почему вы не подали предварительные заявки? Это, на самом деле, политическое сборище» и так далее.

Я говорил, что это произойдет очень быстро, что называется, не замедлит себя ждать. Я грубо ошибся и я должен это признать, потому что это началось не немедленно после того как закон об этих поправках был утвержден и вступил в законную силу. Этого еще не произошло, он еще не утвержден и еще не вступил в законную силу. Это началось до того, как эти поправки были приняты. Удивительным образом я сам столкнулся напрямую, непосредственно с таким случаем. Я на этой неделе был приглашен в качестве представителя Лиги избирателей – вы помните, что это такое, очень интересное объединение, такое, не партийное, не политическое, а, собственно, гражданское людей, которые заинтересованы тем, как исполняются у нас избирательные права граждан и защищают самую большую гражданскую ценность человека, его голос. Так вот, я и еще несколько человек, в частности, Татьяна Лазарева, которую вы хорошо знаете, телеведущая и певица, нас пригласили в Ростов-на-Дону поучаствовать в чрезвычайно интересном мероприятии. Там собирался круглый стол. Желающие узнать подробности, приглашаю вас почитать мой Facebook или, там, Живой Журнал. Найти это все чрезвычайно просто – я там подробно описывал, что, собственно, мы там в Ростове-на-Дону делали. Ну, скажу вкратце, что там удивительная совершенно сложилась ситуация, удивительная для сегодняшней России. Вообще-то абсолютно естественная, абсолютно нормальная, абсолютно рутинная для любой другой страны.

Так вот там открылось несколько вакансий в областной избирательной комиссии, а именно 7 таких вакансий. Немедленно было предложено 7 дрессированных кандидатов от «Единой России», они были все отобраны в кабинете губернатора Ростовской области. И вдруг откуда ни возьмись взялся 8-й независимый кандидат, кандидат, выдвинутый общественными организациями городскими. На самом деле, закон, как ни странно, это разрешает (мы с вами уже отвыкли от того, что такое бывает, что бывают такие дырки в российском законодательстве, которые, оказывается, позволяют какую-то гражданскую активность граждан). Так вот здесь еще чуть-чуть воздуха, маленькая щелочка, через которую можно дышать, существует. И, вот, гражданские общественные организации выдвинули независимого кандидата – его зовут Алексей Синельников, он довольно известный в городе человек, уважаемый очень человек. И, вот, система совершенно сошла с ума. Выяснилось, что этот ржавый робот не может функционировать, он не понимает, что делать в ситуации, когда вакансий 7, а кандидатов 8. Каким образом их отсеивать? Ну, то есть понятно абсолютно всем, что этого независимого кандидата пропускать нельзя, вот сейчас нужно как-нибудь его выкинуть из игры. Но как это сделать технически, совершенно не ясно. И вообще что с этим делать? И вообще как это все теперь должно функционировать в условиях, когда появился независимый кандидат? Какие критерии? Как за это голосовать? Вообще чем объяснять людям, почему этот человек не годится, а вот эти вот 7 от «Единой России» почему-то годятся? Что это все означает?

Ну вот. И на эту тему там был собран круглый стол и всякие гражданские активисты, городские представители местных отделений политических партий и даже были званые представители от областной администрации и от областного избиркома. Вот, значит, собрались все там и обсуждали эту ситуацию. И нас тоже позвали при этом при всем поприсутствовать. И местные отделения «Гражданина Наблюдателя»… Вы помните, что «Гражданин Наблюдатель» – это было такое, очень любопытное объединение людей, которые собирали и готовили наблюдателей на последних выборах. Так вот, местное отделение «Гражданина Наблюдателя» решило устроить такую коллективную экскурсию для меня и для Тани Лазаревой (ну, Таню Лазареву особенно любят, она, так сказать, большая знаменитость и всеми любимая телезвезда), что, вот, а давайте мы этих наших гостей прогуляем по городу, покажем им разные достопримечательности, ну и позовем, собственно, жителей города тоже в этом во всем поучаствовать.

Так вот. Девушка, которая является координатором «Гражданина Наблюдателя» в Ростовской области, ее зовут Алена Рудько, получила утром этого дня повестку в прокуратуру с требованием немедленно явиться для получения предупреждения и дачи разъяснений относительно экстремистских намерений. Экстремистские намерения заключались, собственно, в том, что она попыталась устроить эту самую экскурсию. И она потом вышла из этой прокуратуры, держа двумя пальцами как-то в ужасе перед собою на двух страничках вот это самое официальное предостережение. Я его немедленно у нее схватил и просто сфотографировал с помощью мобильного телефона, поэтому у меня есть теперь копия.

Это совершенно сногсшибательный документ. Это документ, с одной стороны, можно сказать, что это документ выдающегося идиотизма. Но с другой стороны, конечно, это вещь очень мрачная, это, что называется, шутить на эту тему, с одной стороны, очень хочется, потому что это выглядит очень смешно, а с другой стороны, как присмотришься, так поймешь, что, в общем, это все довольно серьезно. Потому что здесь сказано, что «исходя из положения статьи 2-й федерального закона о собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях (это я читаю официальное предостережение, выданное прокуратурой Ростовской области гражданке РФ по имени Алена Рудько), исходя из положений этого самого закона, указанная акция, то есть вот эта самая прогулка по городу с демонстрацией Тани Лазаревой и мне окружающих каких-то достопримечательностей и памятников архитектуры, и каких-то памятных мест города Ростова-на-Дону и так далее, указанная акция обладает признаками публичного мероприятия, вследствие чего в соответствии со статьей 4 данного закона о проведении этого мероприятия необходимо подать уведомление в соответствующий орган исполнительной власти субъекта РФ или орган местного самоуправления. В процессе публичного массового мероприятия, не согласованного с органами местного самоуправления и в установленном законом порядке, возможно использование его участниками антиправительственных лозунгов с призывами изменения конституционного строя РФ». Речь идет о прогулке Тани Лазаревой и моей в сопровождении некоторого количества жителей города Ростова по центру города Ростова с осмотром достопримечательностей (я напоминаю, если вдруг кто забыл). Так вот. «…С призывами изменения конституционного строя РФ непарламентскими методами, провоцирование конфликтных ситуаций с правоохранительными органами, обострение социальной обстановки». Извините, что я запинался, потому что у меня такая вот кустарная копия, я просто фотоаппаратом сфотографировал эту бумажку – здесь не очень хорошо видно.

Так вот. Обратили внимание, что там есть ссылки на закон о митингах и демонстрациях? Статья 2-я упоминается, статья 4-я упоминается. И упоминается вот эта самая формулировка, та самая формулировка, о которой я говорил в предыдущей передаче, что «указанная акция обладает признаками публичного мероприятия, вследствие чего должна быть заранее зарегистрирована».

Так вот. Эта норма в законе не существует. Эта норма из этих самых поправок, которые сейчас обсуждаются и которые будут приняты в ближайшие дни. Они, несомненно, будут приняты до 12-го июня. Собственно, вся спешка происходит для того, чтобы успеть до 12-го июня их принять. Закона еще нет, а предупреждения, официальные предостережения на его основе прокуратурой уже выдаются.

Что это означает? Это означает, что машина уже закрутилась. Ведь, люди в Ростове – они ж не способны сами это сочинить, они получили какой-то циркуляр, они получили готовую форму откуда-то сверху. Они теперь в эту готовую форму вписывают конкретное имя и конкретные обстоятельства, и конкретную дату того события, которое им не понравилось или которого они опасаются. И по готовому этому шаблону штампуют эти предостережения. А, ведь, закона еще нет, закон еще даже не появился. Можно себе представить, что будет, когда он появится в действительности.

Вот, не часто, знаете, возникают ситуации, когда твои мрачные пророчества вот таким вот поразительным образом оправдываются и еще до того, как реальность приняла ту форму, которую, собственно, ты пророчил. Вот оно уже у нас в руках, вот оно уже у нас на глазах происходит.

Что это означает? Это означает несомненно, что такого рода давление, такого рода репрессии со стороны государства и со стороны законодателя породят несомненно активное и интенсивное противодействие людей. Я когда у себя в Facebook опубликовал фотокопию вот этой самой бумажки, получил огромное количество комментариев разнообразных, колоссальное количество перепостов, то есть люди у себя в своих дневниках воспроизводили эту мою картинку со своими комментариями – там больше сотни человек это сделали, так что можете себе представить, что вот таким пирамидальным способом тысячи людей посмотрели на этот документ и имели возможность каким-то образом высказаться по его поводу.

Так вот. Я получил колоссальное количество однотипных предложений. А именно: «А! Они хотят, чтобы мы заявляли любое событие, любое вообще коллективное появление людей на улице, любую прогулку, любой поход по магазинам с подружками, любой семейный выход в зоопарк, чтобы мы заявляли его в качестве массового мероприятия. Давайте это сделаем. Давайте однажды окажется, что в мэрию какого-нибудь города пришло несколько тысяч вот таких заявок и в них упоминается все подряд – свадьбы, похороны, школьные вечера, экскурсии, прогулки, походы. Давайте. Они хотят заявлять? Давайте будем заявлять». Выясняется, что, что называется, DDoS-атака возможна не только в интернете. Я к этому не призываю, но я просто легко могу себе представить, что это однажды произойдет. Люди, раздраженные вот таким отношением, однажды повернутся таким образом и мы посмотрим, каким образом этот административный орган отреагирует на все эти бумаги. Ведь, если он хочет действовать по закону, ну, вперед, давайте, отвечайте, пишите ответные письма, выдавайте разрешения или выдавайте запрещения, ведите переговоры о маршруте следования этого шествия, я не знаю, этой похоронной процессии или этого свадебного кортежа. Давайте, обсуждайте. Вы хотите превратить это в абсурд? Ну, превращайте это в абсурд. На самом деле, вам это не сложно. Что называется, не впервой.

Вот таким образом мера, которая возникает в паническом порядке, мера, которая возникает от страха, мера, которая возникает от ощущения, что что-то быстро надо сделать, потому что происходит какой-то процесс, который мы не контролируем, его нужно немедленно остановить, вот, собственно, это оно и есть. Вот это приводит несомненно только к одному – это приводит к фарсу, а фарс, как мы с вами знаем, и в политике, и в истории очень легко оборачивается трагедией и обратно. И уверяю вас, вот эти пожарные меры, которые применяются сейчас в надежде вообще прекратить всякие митинги и демонстрации, в надежде вообще отучить людей от того, чтобы они выходили на улицу и каким-то образом демонстрировали свое отношение к окружающей действительности, все это приведет к многочисленным конфликтам, к бесконечным конфликтам с людьми, в целом, совершенно добропорядочными и, в целом, совершенно законопослушными, которые будут пытаться отвечать на произвол с использованием тех гражданских возможностей, которые у них есть. Которые попытаются как граждане не повиноваться этому произволу.

А вот теперь обратите внимание на то, что я только что сказал. Это и есть гражданское неповиновение. Вот, почему-то кажется часто, что акция гражданского неповиновения – это что-то ужасно разрушительное, это какой-то бунт, это какая-то предреволюция, что-то такое, это когда крушат заводы, переворачивают законы, что-то такое поджигают и взрывают. Ничего подобного.

Гражданское неповиновение может быть спокойным и молчаливым. Вот, я считаю, например, что писательская прогулка, которая прошла по Москве несколько недель тому назад, вы помните, когда 17 тысяч человек молча прошли по бульвару от памятника Пушкину до памятника Грибоедову. Вот это и была акция гражданского неповиновения, это была акция, которой люди демонстрировали, что они не хотят повиноваться тому режиму чрезвычайного положения, по существу, режиму комендантского часа, который на тот момент был в Москве введен.

По существу, вот то, о чем мы говорим, вот эти самые поправки к закону, которые позволяют любое появление на улице посчитать имеющим признаки массового мероприятия и относиться к нему как к политической акции… Ну, мы знаем, что, собственно, это уже происходит в Белоруссии, где есть термин «коллективное бездействие». Нормальный юридический термин – он, действительно, существует в тамошнем законодательстве, когда за то, что люди стоят на улице, ничего не произнося, не делая никаких лишних движений и ничего не демонстрируя, уже за это их тащат в автозаки и подвергают административным штрафам, судят и так далее, и так далее.

Так вот примерно это же самое происходит в России, в Москве, во всяком случае. А вот я своими глазами видел, как это произошло в совершенно мирном южном, ужасно симпатичном, ужасно уютном городе Ростове. Так вот это и есть не что иное как введение элементов чрезвычайного положения, элементов комендантского часа.

Один из наших слушателей спрашивает у меня: «Пархоменко, а почему вы БОИТЕСЬ сказать, что Путин вводит ползучим образом военное положение, причем незаконно? Чего боитесь?» Послушайте, ничего я не боюсь. Вот, я только что это и сказал. Только не военное положение, а чрезвычайное. Вводит элементы комендантского часа. И не только Путин, а вся его путинская власть. Остановимся на этом месте, через 3-4 минуты мы продолжим программу «Суть событий» со мною, с Сергеем Пархоменко.

Конечно, ну, просто взрыв разных комментариев на тему о том, что теперь надо будет декларировать и что заранее надо будет заявлять. Вот, один человек пишет, что у него скоро день рождения, он собирается с друзьями отмечать его на улице. Другой пишет, что «я чувствую, мне теперь на свидании с девушкой будет не до поцелуев, ведь я же не один, а нас, все-таки, двое – тоже можно принять за политическую манифестацию», ну и так далее, и так далее, и так далее.

Друзья, когда создается абсурдная ситуация, этот абсурд затрагивает каждого из нас, если эта ситуация создается на государственном уровне и если она создается не случайным чиновником, если она создается не каким-то странным типом, который сидит даже в каком-то начальственном кресле и что-то такое в голове у него происходит странное, а оно создается законодателем. Эти вещи закрепляются законом и будут теперь повторяться снова и снова по всей стране, и это отдано как инструмент колоссальному количеству исполнителей, людей, часть из которых умные, часть из которых глупые, некоторые из которых совершенно законченные идиоты. По-всякому оно, знаете ли, бывает. И каждый еще будет интерпретировать это по-своему, смягчать или усиливать, усовершенствовать и адаптировать к той практике, с которой он встречается.

Знаете, есть прекрасная фраза писателя Максима Осипова, который работает врачом в Тарусской больнице. Ну, многие из вас помнят эту историю. Он однажды написал или сказал где-то в интервью (я не помню точно), что «вот, начинается с того, что в Москве арестуют какого-нибудь олигарха, а на следующий день далеко от Москвы участковый милиционер обращается к тебе на «ты», потому что ему кажется, что теперь уже можно, что, вот, что-то такое важное теперь изменилось в связи с этим арестом, что позволяет ему чувствовать себя совсем по-другому». Да-да. А уж тем более, когда речь идет не об аресте олигарха, а когда речь идет о принятии вот такого закона. Можете себе представить, какого рода резонанс, какого рода эхо это создаст по всей стране.

Есть еще один сюжет, о котором я хотел поговорить в этой программе, – это зазвучавшая на минувшей неделе впервые не просто громко, а очень конкретно тема референдума. Довольно давно уже и в Москве, и в других городах российских так или иначе поднимаются разного рода инициативы референдумов. Люди относятся к этому с большой осторожностью, относятся с недоверием. Потому что стоит посмотреть на российский закон о референдумах или на местный закон… Вообще так устроено законодательство о референдумах наше, что есть большой общероссийский закон, который регулирует эту тему, есть большой важный закон о гарантиях избирательных прав граждан. К сожалению, в России сегодня это закон об отсутствии гарантий избирательных прав граждан. Это, по существу, тоже документ такого, репрессивного толка. А есть местные законы, которые повторяют эти федеральные нормы, адаптируют их к местным каким-то условиям.

Вот есть, в частности, если мы говорим о Москве, есть принятый, кажется, в 2007 году закон о референдумах в городе Москве, который, собственно, регулирует, регламентирует то, как проводятся московские референдумы. Когда смотришь такой закон, понимаешь, что все сделано для того, чтобы никакого референдума не произошло. Все сделано для того, чтобы у действующей власти было достаточное количество рычагов, которые бы позволяли почти на любом этапе остановить инициативу. Все сделано для того, чтобы имеющий значение вопрос, вопрос, за которым должно было бы императивно обязательно принудительно, если хотите, следовать исполнение той воли, которую высказывают избиратели, так вот чтобы такой вопрос был бы прямо законом запрещен. Так это происходит, кстати, и в московском законе тоже – запрещены вопросы, касающиеся прекращения или там изменения срока полномочий избранных разного рода депутатов, запрещены вопросы, касающиеся бюджетных проблем, запрещено все то, что было бы сегодня важно для Москвы. А для Москвы важна одна общая ситуация – для Москвы важно восстановить влияние граждан на действия власти в городе. Власть в городе существует в лице мэрии и московского правительства, внутри мэрии, как бы, расположенного. Власть в Москве существует в виде Московской городской думы. И те, и другие абсолютно свободны от какой бы то ни было зависимости, от какой бы то ни было отчетности перед москвичами. И по существу смысл любого референдума московского должен был бы так или иначе первым делом заключаться в том, чтобы вернуть это влияние, чтобы вернуть эту зависимость, поставить людей, выполняющих разного рода властные функции, в прямое подчинение москвичам, прямое подчинение своим собственным избирателям. Этого не происходит. Тем не менее, идея референдума жива и она сейчас принимает очень определенный, ясный оборот. Я думаю, что в любом случае одним из важнейших событий, которое произойдет 12-го июня… Вообще 12-е июня в этом году обещает быть главным политическим днем года и, во всяком случае, в Москве произойдет значительное количество таких, очень важных политических мероприятий. Так вот, одно из этих мероприятий будет напрямую посвящено инициативе референдума.

Референдум, как известно, может содержать в себе не один вопрос, и вот сейчас как раз начинается обсуждение, достаточно активно оно идет в интернете и продолжится на таком собрании граждан 12-го июня… К сожалению, я не могу вам пока сказать, где именно это будет происходить, потому что заявка, которая была подана на Парк вокруг Сахаровского центра, оказалась отвергнутой. И, собственно, еще предстоят переговоры с московской мэрией, предстоит понять, а чего, собственно, московской мэрии не понравилось в этой заявке. Ну, рано или поздно эта ситуация, конечно, определится и нет никаких сомнений, что это мероприятие состоится так или иначе.

Так вот, есть несколько сюжетов, которые могли бы быть затронуты в ходе этого референдума. Первый из них, на мой взгляд, самый очевидный, который лежит совершенно на поверхности, это вопрос о Московской городской думе. Московская городская дума – орган, как мы с вами понимаем, полностью обанкротившийся в политическом смысле, за последние месяцы в особенности. Он блистательно отсутствовал в политических событиях последних месяцев, потрясших Москву, чрезвычайно важных, чрезвычайно для Москвы необычных, очень масштабных. Кто из вас видел, чтобы Московская городская дума каким-нибудь образом принимала в этом участие? Так вот в самое последнее время послышались оттуда какие-то слабые неуверенные голоса, что «вот, не хочет ли кто чего обсудить тут у нас по этому поводу?» Выяснилось, знаете, сюрприз-сюрприз, что никто ничего там обсуждать не хочет, потому что авторитет этого органа полностью утрачен, он совершенно испарился.

Мы с вами хорошо помним, как в 2009 году Московская городская дума была выбрана в результате абсолютно невероятных по объему, масштабу и наглости фальсификаций выборов. Это были совершенно такие, цирковые выборы, которые тогда были устроены. Как-то тоже, знаете, такие слезы пополам с хохотом, когда все смотрели на ту грубость и бестактность, бессовестность, с которой снимались с выборов разные кандидаты, как перекраивались избирательные участки, как осуществлялись фальсификации непосредственно в момент голосования и в момент подсчета голосов. Ну, тогда, к сожалению, еще вот это вот движение наблюдателей не было так развито как сейчас, поэтому многие из этих фальсификаций остались, что называется, неотловленными. То есть люди их видели, люди понимали, что, собственно, происходит, но не удавалось это ни задокументировать, ни как-то точно определить виновных в этом во всем. Ну, во всяком случае, на последних выборах это выглядит уже совершенно по-другому.

Так вот, Московская городская дума несомненно должна была бы быть переизбрана, тем более, что мы с вами хорошо помним, что с 1 июля вступает в силу закон, после которого Москва меняет свою географическую конфигурацию (она существенно расширяется, увеличивается количество избирателей), и возникает классическая ситуация. Когда-то с такой ситуации началась революция в США еще в XVIII веке, то, что называется «Taxation without representation», то есть налоги есть, а представительства в законодательном органе нету. Вот, когда-то такое случилось с американцами и кончилось это все Бостонским чаепитием и вообще самыми разными событиями и созданием независимых США. А вот теперь эта ситуация складывается в Москве.

Дума московская вообще повисает в воздухе, оказывается совершенно никак не связанной ни с городом, ни с москвичами, абсолютно теряет всякие остатки права называться представительным органом нашего города.

Так вот, тем не менее, как мы с вами понимаем, референдум не дает нам права прямо поставить вопрос о прекращении ее полномочий. Закон о референдуме был таким образом отрегулирован, что называется, причем несколько было таких итераций, несколько было последовательных версий этого закона. Вот, наконец, он пришел к такой ситуации, в которой мы не можем никаким образом прямо поставить об этом вопрос. Но мы можем поставить людей, которые сегодня находятся внутри этой Думы, перед таким, достаточно тяжелым моральным выбором. И я думаю, что мы с вами должны это сделать. Я думаю, что это, в конце концов, тот долг, который сегодня у каждого москвича есть. Мы должны перед этими людьми поставить вопрос: «Друзья, а вы не хотите очистить помещение? Ну, в конце концов, сколько можно?»

Я лично собираюсь этот вопрос задать непосредственно главе Московской городской думы. Насколько я понимаю, 7-го числа будет такой круглый стол, в котором будут участвовать самые разные заинтересованные стороны и представители политических партий, и представители всяких общественных организаций, и журналисты, и кого, собственно, там только ни будет. И, в частности, будут приглашены и представители московской мэрии, представители Московской думы. И вот там этот вопрос надо будет поставить. И, в сущности, этот же самый вопрос может быть поставлен на референдуме, вопрос о том, считаете ли вы, что Московская городская дума должна принять решение о самороспуске и назначении досрочных выборов.

Конечно, как бы люди ни проголосовали, отвечая на такой вопрос, сколько бы ни собрало процентов «Да», закон, к сожалению, позволяет депутатам Московской городской думы сказать «Да нам наплевать, собственно. Нам наплевать на мнение избирателей, нам совершенно безразлично мнение москвичей по нашему поводу. У нас есть эти столы и стулья, у нас есть в кармане эти удостоверения, у нас есть эти значки, мы будем продолжать сидеть здесь дальше. Отстаньте». Они могут это сделать.

Но ситуация морального выбора – вещь хорошая. И я думаю, что мы с вами обязаны надеяться, что найдется достаточное количество людей, которые в ситуации вот этого вот сложного внутреннего морального конфликта примут правильное решение.

Кстати, та же совершенно ситуация возникает и с московской мэрией. Вопрос совершенно не в фигуре Сергея Собянина, который тоже на протяжении последних месяцев, его роль была, надо сказать, довольно странной и он вел себя довольно пассивно, он остался как-то в стороне от событий. Мы с вами не очень видели мэра Москвы ни в тот период, когда протест в Москве носил относительно мирный характер, ни в тот период, когда после 6-го мая возникла очень острая и крайне неприятная конфликтная ситуация. Что-то не сильно мне понятна позиция Сергея Собянина в этой ситуации.

Но так или иначе назначенный мэр в сегодняшней Москве – это, конечно, анахронизм. Совершенно очевидно, что мэр должен избираться и это было бы единственным ответом на, что называется, веление времени. Поэтому точно так же референдум не может сегодня поставить прямой вопрос с требованием о прекращении полномочий мэра и объявлении досрочных выборов. Но он может поставить этот вопрос перед самим действующим московским мэром, поставить его вот в такую вот сложную моральную ситуацию. Это сделать, несомненно, можно.

Понятно, что московское законодательство о референдуме, вообще федеральное законодательство о референдуме создает ситуацию, в которой эти вопросы можно предотвратить, в которой эти вопросы могут быть сформулированы, выдвинуты, инициатива может быть сформирована и сформулирована. И дальше куда это попадает? Это попадает непосредственно в избирательную комиссию города Москвы, которая должна принять решение о регистрации этой инициативы, она должна, как бы, утвердить этот вопрос и эту инициативную группу.

Совершенно очевидно, что московский Избирком, скорее всего, не захочет этого делать. Скорее всего, он это остановит. И скорее всего, он пойдет на конфликт таким образом с москвичами. Тем не менее, я думаю, что будет чрезвычайно важно, чтобы эта инициатива оказалась поддержана значительным количеством людей для того, чтобы московский Избирком и люди, которые работают в нем, отдавал себе отчет в том, против какого количества московских граждан они здесь выступают и чему они противопоставляют свою административную волю. Вот, на одной чаше весов их чинопочитание, на одной чаше весов их лояльность системе, их готовность защищать, ну, вот, скажем, совершенно дискредитировавшую себя Московскую думу или выпавший из времени институт назначенного московского мэра, с одной стороны. А с другой стороны, воля жителей Москвы и хотелось бы видеть, много ли этих жителей Москвы здесь найдется. Ну, посмотрим.

У меня спрашивают и иногда спрашивают в достаточно жесткой форме. Вот, я зачту тот вопрос, который пришел по интернету незадолго до начала этой программы, что, вот, дескать, «почему вы требуете, – спрашивает наш слушатель с очень сложным каким-то ником, ну, типа что-то вроде Аскет, не могу в точности даже прочесть, во что складываются эти буквы. – Почему вы требуете переизбрания московской власти отдельно? Вас страна оставшаяся уже перестала интересовать? Рыба, ведь, тухнет с головы. Президента нужно менять, а не власть в отдельно взятом городе. Тем более, что вы понимаете, что протест ваш будет беззубый и все равно вы ничего не добьетесь, если не будете ставить общие цели спасения отечества», ну и еще там много-много слов на эту тему наворочено. Форма этого вопроса, конечно, мне не очень нравится, потому что он носит такой, агрессивный, нападающий характер. Но существо его мне совершенно понятно. Я понимаю, да, что этот вопрос возникает. Что же это такое? Вот только что как-то все эти протесты ставили перед собой большие задачи, так сказать, общефедеральные, а теперь вдруг откуда ни возьмись все это спускается на городской уровень.

Вот что я вам скажу. Никуда это не спускается. На самом деле, ясно, что этот московский референдум должен стать такой, прецедентной ситуацией, прецедентным случаем. Так же ровно, как, скажем, та, казалось бы, очень местная локальная ситуация в Ростове-на-Дону, на которую я с огромным интересом и нетерпением поехал смотреть на этой неделе и не я один, очень многие приглядывались к ней. Это прецедент, это некоторый первый случай в длинной цепи аналогичных случаев.

Мы знаем с вами сегодня, что волна местных муниципальных, городских, региональных референдумов поднимается по всей России. Мы видим таких случаев очень много. На разных стадиях. Где-то это такой смутный замысел, где-то это уже совершенно сформировавшаяся идея, где-то это уже даже сформулированный вопрос, где-то это уже большая группа людей, которые сейчас занимаются тем, что официально регистрируют свою инициативную группу. На разных этапах находятся эти инициативы. Но мы с вами понимаем, что все это колоссальный совершенно подъем и колоссальное движение людей, которые хотят сделать главное – они хотят восстановить влияние людей на власть. Это и есть демократия в сущности, это и есть народная воля. В первичном, я бы сказал, не историческом понимании. Вы помните, всякие народовольцы и так далее. Нет, я совершенно сейчас говорю не об этом, я предлагаю как-то вслушаться в смысл этих слов и вспомнить какое-то первоначальное их значение.

Ведь, на этих региональных референдумах могут подниматься вопросы самые разные. И многие из них косвенным, но в то же время очень мощным образом могут влиять на федеральную ситуацию.

Ну вот, например, в Москве прошли так же, как и по всей стране, думские выборы в декабре 2011 года, прошли с огромным количеством нарушений. Колоссальное количество москвичей сегодня, если спросить у них, скажут, что они не верят результатам этих выборов, что те официальные итоги думских выборов на территории Москвы, которые были объявлены, по их мнению не имеют никакого отношения к действительности. Не набирала партия «Единая Россия» столько в реальности, сколько ей там написали. Огромное количество людей проделывало этот простейший эксперимент – начинало опрашивать своих собственных знакомых. И обнаруживало, что и эти не голосовали, и эти. Вообще никто вокруг не голосовал за партию «Единая Россия». А где же, собственно, вот эти люди, которые за нее голосовали? Как так получалось, что здесь 20%, здесь 20%, здесь 20%, а всего почему-то 60%? Откуда это все берется? Кто таким образом складывает?

И вот, в конце концов, на московском городском референдуме может быть поставлен и такой вопрос: «Доверяете ли вы результатам выборов в Государственную Думу РФ, прошедшим в декабре 2011 года на территории города Москвы?» Что это будет означать? Да ничего. К чему это обяжет тех депутатов, которые находятся в Государственной Думе, как бы, будучи пришедшими из Москвы? Их вычислить очень легко. Это те самые депутаты, которые получили свои мандаты, придя из региональных списков партий. Так у нас устроена, если помните, система распределения мандатов – в зависимости от собранных той или иной партией суммы голосов, сначала проходит федеральная тройка так называемая, а потом пропорционально количеству голосов, полученных в том или ином регионе, начинают попадать, как бы, распределяться мандаты между людьми, которые значатся в региональных списках.

Так вот, вот этих самых московских депутатов «Единой России» в Государственной Думе можно вычислить. И коммунистов можно вычислить, и лдпровцев, и «Справедливую Россию», всех можно там, что называется обнаружить – вот эти вот пришли из Москвы.

Так вот, когда я говорю, что это ничего не означает, это означает, что нет, закон не требует от этих людей, не принуждает их прислушаться к мнению московских избирателей. А они могут сказать «Нам наплевать», они могут сказать «Наш начальник сидит в другом кабинете», они могут сказать «Мы отчитываемся не перед вами», они могут сказать «Наша власть получена не от вас – она получена от его превосходительства». Это будет прямо противоречить российской Конституции, но, тем не менее, закон, вот этот российский закон, который изолирует российских граждан от идеи референдума, позволяет им это сделать. Однако, ситуация морального конфликта внутреннего и в этой ситуации возникает. Это позволяет нам с вами оказать на этих людей ож