1 июня Василеостровский районный суд Петербурга должен вынести решение по иску начальницы отдела образования того же района Натальи Назаровой к «Новой газете» и бывшему завучу, учительнице русского языка и литературы петербургской школы № 575 — Татьяне Ивановой. Она публично призналась, что от нее и других педагогов во время декабрьских выборов требовали фальсификаций. Чиновница посчитала, что задета ее деловая репутация.

— Был момент отчаяния, — говорит Татьяна Васильевна. — Я одна, а против меня машина. Отозвались люди, и я ощутила: передо мной — машина, зато за спиной — стена.

— То, что происходит с вами, — это переоценка ценностей?

— Всё изменилось в моей жизни, и не в худшую сторону. Я много хорошего сегодня в ней нахожу. И это несмотря на то что близкие люди меня предали. Например, лучшая подруга (учительница) объяснила, почему она перестала со мной здороваться: «Таня, извини, мне еще кредит выплачивать». На этом фоне чужие, казалось бы, люди стали необходимыми.

— Все учителя в школе осудили вас, прекратили общение?

— Не все. Меня поддержали пятеро молодых учителей.

— Но в суде их не видели. Зато на каждое заседание приходят дети.

— Да, хотя я им запрещала: не хотела в судебное разбирательство их втягивать. Когда я увольнялась, мы говорили с ними целый урок. Я уходила — я их предавала. Не доучила немного. А с другой стороны — не могла иначе и должна была объяснить, чтобы поняли. Я им сказала: сложилась такая ситуация — я ухожу. Но вас не предаю. И рассказала честно всё, как было. Дети слушали молча, глаза — в глаза. Призналась: «Если останусь, буду говорить — никто меня не расстреляет. Но все прекрасно знают, как можно наслать одну проверку, вторую, третью… Вымотать нервы, выжить человека… Единственное, что они спросили: «А как жить дальше?» Я — им: «Не знаю. Точно знаю одно: живите честно. Если правы — идите до конца. Если один раз встанете на колени, никогда больше не подниметесь».

— Из суда ученики возвращаются к тем же учителям, в ту же школу. Их могут спросить: «Зачем вы ходите туда?»

— Нет, им ничего не сделают. Не решатся. Этим детям уже нельзя внушить страх. Они — другие. Они дышат иначе. Старшее поколение от них очень отличается. Дети не боятся. Они не перепуганные, как мы.

— Чего могут бояться учителя?

— Объясню. Начинается учебный год. Идет распределение нагрузки: у кого-то — 18 часов, у кого-то — 27. Любой нормальный человек хочет иметь подработку на одном рабочем месте, а не бегать по всему городу. На одну ставку учитель прожить не может, хотя должен работать не больше 18 часов в неделю. Педагоги же впрягаются в работу с утра до ночи. Домой приходят, язык — как пионерский галстук вокруг шеи. А еще тетради проверить, к уроку подготовиться, кучу всего успеть… Учитель, чтобы прожить, хватает столько часов, сколько ему дадут.

В школе масса нюансов. Даже расписанием человеку можно испортить жизнь. Представь: урок, окно, урок, окно… Просидев в школе шесть часов, оплату получишь за три.

— Меры устрашения простые: часы не дадут, премии лишат… Коллеги выбирали между мелкими благами, спокойствием и дружбой, порядочностью, совестью? Такой был выбор?

— Они в первую очередь думали: лучше б ты молчала, тогда бы нас никто не трогал. Понимали, какими будут последствия. Они по-разному ко мне относятся. Многие — неплохо. Мне муж говорит: «Нельзя требовать от всех людей того, чего ты требуешь от себя». И в сложившейся ситуации каждый поступил так, как мог.

— То поколение учителей, с которыми вы работали, иначе жить и думать уже не будет?

— Иначе жить будут те, кому сегодня 20—30 лет. Они — другие. А в нас сильно чувство собственной несвободы. Совершенно ненормальное состояние. Я правду сказала: никто в декабре не стоял над нами с пистолетом. Но люди очень часто одни понятия подменяют другими. Человек думает: я сделаю так, как мне удобно, хотя знаю, что солгу. Не хочу возвращаться в систему, где ты неволен: приказывают — делаешь.

— А как воспринимают ложь дети? Они понимают, что те, кто их учит, одновременно им лгут?

— Дети бескомпромиссны. Для них нет полутонов: либо белое, либо черное. Недавно случай был. Мои ученики провинились, разразился скандал. И кто-то им сказал: «Вы никого в школе не уважаете, кроме Татьяны Васильевны»! Мальчик из моего класса ответил: «Уважение заслужить надо». Их не сломаешь. Если дети понимают, что человек поступил плохо, они будут с ним здороваться, но уважать — никогда. Они еще не умеют подстраиваться: молчать, лукавить, искать компромисс. Не умеют. У них бегущая строка на лбу: вот так я к тебе отношусь! Они идут по коридору, аты читай.

Часто спрашивают: «Не хотите ли уехать из России?» Но если у меня в доме крыша течет и под ногами пол шатается, что нужно? Крышу менять и пол чинить. Почему я должна уезжать из своего дома? Это — мой дом, и мне здесь хорошо. А если плохо, значит, я буду что-то делать — крышу менять и новые полы стелить.

— Много людей вас поддерживает?

— Все, с кем сталкиваюсь. Когда тебе дарят столько хорошего, понимаешь не головой, а сердцем, что сделал правильно.

Мне до сих пор приходит по сотне писем в день. Раньше на каждое отвечала. А сейчас уже физически не могу. Я открытое письмо написала, я должна сказать людям: «Спасибо».