Как «великие столыпинские реформы» подвели Россию к революции.

Петру Аркадьевичу Столыпину исполняется 150 лет. Ныне эта фигура поднята властью на щит. Известная фраза Петра Аркадьевича о том, что им, революционерам, нужны великие потрясения, а нам – великая Россия, сегодня наши начальники повторяют чуть ли не как заклинание.

Однако парадокс заключается в том, что именно Столыпин был одним из тех, кто подтолкнул страну… к великой революционной смуте 1917 года! К такому выводу сегодня пришли большинство исследователей, изучающих историю страны на рубеже XIX – XX веков…

Несомненно, Пётр Столыпин для своего времени являлся незаурядной личностью. Он с честью и достоинством прошёл практически все ступени государственной службы. И к моменту своего назначения на пост премьер-министра в июле 1906 года имел громадный опыт административной работы – губернаторской, полицейской и т.д. При этом никто не мог упрекнуть его в казнокрадстве, мздоимстве, что само по себе было уникальным явлением в уже начавшем гнить чиновничьем аппарате Российской империи.

Однако над Столыпиным, как и над многими другими выдающимися деятелями того времени, довлело дворянско-помещичье социальное происхождение, выражавшееся в пренебрежении к простому народу и его нуждам. Это роковой тенью легло на всю без исключения столыпинскую деятельность.

Вешать и расстреливать

Начало премьерства Столыпина совпало с годами первой русской революции 1905 – 1907 годов. Подавлял революцию Пётр Аркадьевич жестоко. Введённые по его инициативе военно-полевые суды творили скорую расправу – вешали и расстреливали бунтовщиков без пощады. Свыше 3 тысяч человек казнённых, включая и несовершеннолетних детей, 23 тысячи отправленных на каторгу, бесчисленное количествоподвергнутых арестам, обыскам, истязаниям… Понятие «столыпинский галстук», то есть виселица, стало нарицательным в России.

По этому поводу историк Владлен Логинов сказал, что на фоне всего последующего кровавого XX века эти усмирения не кажутся такими уж и страшными. Однако «современникам-то приходилось сравнивать с тем, что было до того, а в течение предыдущих 80 лет казнили в среднем «всего лишь» по 9 человек в год…”

С одной стороны, Столыпина понять можно. Революционные террористы вели за ним настоящую охоту. В него стреляли, бросали бомбы, а в августе 1906 года взрывом на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге была тяжело ранена дочь Петра Аркадьевича, оставшаяся до конца жизни инвалидом.
Но с другой стороны, от действий военно-полевых судов и карательных отрядов более всего страдали не террористы (они, как правило, всегда благополучно успевали скрыться за границей), а простые крестьяне, посмевшие поднять «земельный вопрос», рабочие, бастовавшие из-за невыносимых условий труда, и простые обыватели, имевшие несчастье оказаться рядом с проведением усмирительной акции.

Всё это озлобляло народ.

Как свидетельствует история, подавление любой революции всегда следует подкреплять преобразованиями в государстве, которые могли бы в дальнейшем предотвратить новый социальный взрыв. Но ничего этого в России сделано не было.

Столыпин не пошёл даже на создание массовой политической структуры, которая стала бы опорой режима в народе. А ведь такая структура была – «Союз русского народа», самая массовая и верная царю организация, строившаяся по инициативе снизу и сыгравшая большую роль в ликвидации революционных настроений в стране, особенно в среде простого люда.
Но Столыпин с аристократической брезгливостью отверг сотрудничество с «черносотенцами» и даже способствовал распаду этой, хотя и проправительственной, но подлинно народной организации. В итоге к 1917 году у правящего режима в России не осталось практически никого, кто мог бы его хоть как-то поддерживать.

Земля и воля

Но самый большой промах Столыпин допустил в аграрном вопросе.

Тогда практически 80% населения страны составляли крестьяне, страдавшие от нехватки земли.
В России существовало две формы земельной собственности – помещичья и крестьянско-общинная. Причём лучшая часть земель находилась у помещиков, которые могли годами не проявлять к земледелию никакого интереса. При этом их земля считалась «неприкосновенной частной собственностью», куда мужику доступ был запрещён. А если барин и разрешал обрабатывать свою землю, то «драл» за аренду три шкуры.

Рядом же располагались мелкие крестьянские участки, которые община нарезала людям в зависимости от числа едоков – поэтому крестьяне стремились народить как можно больше детей. Однако «земельный лимит» был ограничен, и участки в результате дробились так, что земли стало не хватать. А измельчённые участки не позволяли не то что выращивать продукцию на продажу, но даже элементарно прокормить крестьянскую семью. Поэтому Россия вступила в череду непрекращающегося голода, когда от нехватки еды на селе вымирали целые уезды!

Понятно, что в таких условиях мужики с голодной жадностью смотрели на помещичьи земли! В ходе первой русской революции начался стихийный погром помещичьих усадеб и самовольный земельный передел.

У власти было два выхода. Первый и, как оказалось, самый перспективный предусматривал безвозмездную передачу всей пахотной земли крестьянам. Это, кстати, предлагали сделать самые дальновидные государственные деятели. К примеру, генерал Дмитрий Трепов говорил:
«Я сам помещик и буду весьма рад отдать даром половину своей земли крестьянам, будучи убеждён, что только при этом условии я сохраню за собой вторую половину».

Трепов как раз имел в виду пахотные земли, которые надлежало передать сельским труженикам.
Но власть в лице Столыпина, у которого вновь взыграли дворянско-собственнические инстинкты, пошла по другому пути. Помещичью землю крестьянам предложили выкупать через специально созданный Земельный банк, где мужики могли брать соответствующие кредиты. А ещё земельный дефицит предлагалось решать за счёт крестьянского переселения на обширные пустующие земли Сибири, Дальнего Востока и Средней Азии…

Всё это закончилось пшиком. Столыпинские переселенцы практически никак не поддерживались государством. В итоге, бросив свои участки где-нибудь в центре России, они ничего не могли приобрести или хотя бы освоить в Сибири. Из-за этого миллионы обнищавших и оставшихся без средств к существованию переселенцев превратились в революционный «горючий материал». Не удивительно, что после 1917 года именно эти жертвы столыпинской реформы стали главной опорой большевиков на сибирских просторах.

Что же касается кредитов в Земельном банке, то его услугами могли воспользоваться лишь немногие зажиточные крестьяне. Но их было ничтожно мало, и погоды в создавшихся условиях они практически не делали.

Подножка общине

Именно на этих «справных мужиков» (а не на всё крестьянство) и сделал свою ставку Столыпин. Мало того, он даже по западному образцу захотел сделать из них своего рода фермеров, пытаясь через различные законы разрушить крестьянскую общину, буквально навязывая им земельные участки в частную собственность. Однако Пётр Аркадьевич не учёл многих важных обстоятельств.

В силу глубоких православных традиций частная собственность на Руси, в отличие от Запада, никогда не считалась неприкосновенной. Как говорится: Бог дал – Бог взял. Русский крестьянин издавна верил, что земля – собственность не человеческая, а Божья, и распоряжаться ею должна только крестьянская община или «мир», который должен по справедливости наделять членов общины нужными участками, справедливо решать все спорные вопросы и в случае чего приходить на помощь всем нуждающимся. «Навалиться всем миром» – эта русская поговорка идёт как раз оттуда.

Ярче всего крестьянские настроения выразил в своём письме на имя Столыпина хорошо знавший деревню Лев Николаевич Толстой:
«Как не может существовать право одного человека владеть другим, так не может существовать право одного, какого бы то ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землёй-матушкой как собственностью… Дорога, по которой Вы, к сожалению, идёте, дорога злых дел, дурной славы и, главное, греха».

И ведь Толстой как в воду глядел! Против новоявленных «фермеров» роптали не только бедняки, но и вполне зажиточные крестьяне, полагающие, что община – дело святое и неприкосновенное, а её разрушение только усилит социальную рознь на селе: богатые станут ещё богаче, а бедные – беднее.
В 1907 году крестьяне Костромской губернии послали в Государственную Думу Российской империи весьма характерный наказ:

«Требовать отмены закона, разрешающего выход из общины и продажу надельной земли, так как этот закон через 10 – 15 лет может обезземелить большую часть населения, и надельная земля очутится в руках купцов и кулаков-мироедов, а вследствие этого кулацкая кабала с нас не свалится никогда».
Историк из Петербурга Елена Прудникова едко заметила по поводу этого наказа: «Как видим, основу для раскулачивания заложил вовсе не товарищ Сталин, а пламенный сторонник частной собственности на землю Столыпин»…

В своё время известнейший русский философ Питирим Сорокин сформулировал важное отличие реформы от революции. Реформа, согласно его учению, должна базироваться на традициях, психологическом менталитете народа, на его представлении о добре и зле. Только в этом случае преобразования будут иметь должный эффект и пойдут по мирному, созидательному пути.
В случае же со Столыпиным мы видим совершенно иную картину – попытка чуть ли не силой реформировать страну по чуждым большинству народа стандартам. Такая реформа, которая лишь усугубила злободневные социальные проблемы, просто не могла не привести к новым революционным потрясениям, которые и произошли в 1917 году.

…До этой смуты Столыпин не дожил. Охота террористов за премьером, в конце концов, закончилась успехом – в 1911 году в здании Киевского драматического театра его застрелил анархист Мордухай Багров. Говорят, что террориста к нему искусственно «подвели» киевские жандармы, которые, по идее, должны были охранять личность главы российского правительства. Говорят, что это шокирующее обстоятельство можно объяснить тем, что премьер стал жертвой неких политических интриг.
Если это так, то гибель Столыпина можно считать знаковой – у страны, где представители правящего класса таким вот образом решали свои противоречия, не могло быть нормального будущего.