Может ли Россия побороть героин?

Одетый в черный пуховик, жующий зеленое яблоко немногими еще остающимися у него зубами, Саня уже ждет, когда Максим Малышев прибудет на обычное место встречи. Раз в неделю Малышев устраивает пункт раздачи у маленькой аптеки на окраине Москвы в микрорайоне Марьино, под серым как сталь небом на фоне однообразных 20-этажных многоквартирных домов со всех сторон.

Саня и еще несколько явившихся героиновых наркоманов получают полиэтиленовый мешок, полный различных запасов: иглы, шприцы, мази и лекарства, презервативы для тех, кому они нужны. Для Сани бинты и дезинфицирующие средства особенно важны — у него рана на ноге, из-за которой он едва может ходить. «Я ходил в поликлинику, но мне опять сказали, чтобы я выметался», говорит он с отчаянием.

Малышев работает на фонд Андрея Рылькова, единственную организацию, которая занимается «снижением вреда» среди героинозависимых в Москве. В России – одна из худших ситуаций с «героиновой эпидемией» в мире, но базовые меры, которые применяются в других странах для того, чтобы уменьшить риск для здоровья среди наркоманов, здесь считают сомнительными. Работа, которой занимается фонд Андрея Рылькова, – распространение чистых инъекционных препаратов – необычна в России и критикуется властями, хотя подобные программы применяются в разных странах мира, включая даже такие авторитарные государства как Китай.

Важность использования чистых игл особенно важна на фоне эпидемии СПИДа, самой быстрорастущей в мире. Около миллиона людей считаются ВИЧ-инфицированными, большинство из них получили вирус из-за употребления наркотиков.

Через Россию проходит транзитный путь героина из Афганистана; в стране может быть до трех миллионов потребителей героина, согласно данным независимых организаций. Когда героин не доступен, эти люди переходят на такие наркотики, как «крокодил», который делают из болеутоляющих, содержащих кодеин, бензина, чистящего средства для труб и йода; у тех, кто им колются, начинается процесс гниения. Глазные капли, предназначенные для использования офтальмологами, и другие аптечные препараты также вкалываются сотнями тысяч россиян.

«Без нас они не могут себе позволить покупать чистые иглы и шприцы, – говорит Малышев. – А некоторые другие вещи, которые мы раздаем, вроде дезинфекционных средств и разных мазей они бы даже не подумали покупать».

Малышев, который раньше сам был героинозависимым, говорит, что он ясно видит преимущества программ по обмену игл. «Без программ по «снижения вреда», не знаю, был ли бы я сам еще жив», говорит он.

««Снижение вреда» спасает жизни, – соглашается Деймон Баретт (Damon Barrett), замдиректора Harm Reduction International, организации в Лондоне. – Можно добавить, что эта программа также сокращает преступность, помогает создавать сообщества и, кроме того, экономит деньги».

Он говорит, что все соответствующие агентства ООН и большинство стран по всему миру признали, что программы по снижению вреда работают. Но не Россия. Чиновники не раз ясно давали понять, что они думают о философии программ по снижению вреда. «Мы пробовали это делать, – говорит Евгений Брюн, чиновник из министерства здравоохранения. – Как ни странно, мы увидели, что употребление наркотиков и распространение ВИЧ-инфекции увеличилось».

Сторонники программы снижения вреда говорят, что такой рост в официальной статистике естественен, так как когда программа хорошо работает, она привлекает маргинальных наркозависимых и регистрирует их в системе здравоохранения.

Ранее, хотя они и считались спорными, программы по снижению вреда в России финансировались на средства из мирового Фонда по борьбе со СПИДом, туберкулезом и малярией (Global Fund to Fight Aids, TB and Malaria). Но в конце прошлого года Россия перестала получать деньги от организации, и сейчас является донором, а не получателем. Финансирование программ по снижению вреда мгновенно прекратилось, и так как власти настроены против них, способов финансирования почти не осталось.

Аня Саранг, глава фонда Андрея Рылькова, управляет организацией на средства, добытые по международным грантам, и пытается собрать средства в интернете на мини-автобус, который позволил бы волонтерам ездить по домам героиновых пользователей.

В Марьино Макс Малышев замечает молодого человека на костылях, который выходит из аптеки, и подходит к нему, спрашивая, не нужна ли ему медицинская помощь. Подросток с благодарностью получает пакет из синего рюкзака Малышева и спрашивает, не могла бы организация посоветовать, как попасть в лучшие реабилитационные центры в Москве. «Вообще-то мы этого не делаем, но позвони, мы постараемся тебе помочь», говорит Малышев.

У Сани начались проблемы, когда он попал в больницу, где ему делали операцию на крупной вене в ноге. Он говорит, что отношение к нему было настолько плохим – врачи приводили студентов-медиков, чтобы те практиковались на его теле – что он сбежал из больницы до того, как рана зажила, и с тех пор у него инфекция.

Один человек потерял паспорт, что для него – катастрофа, так как без него не лечат. Другой рассказывает о приятеле-наркомане, у которого появилась огромная трофическая язва на ноге, в рану, по его словам, можно засунуть палец на 2 сантиметра в глубину. Приятель не обращался за лечением, говорит он, вместо этого лежит на полу своей квартиры и не может двигаться.

«Для героиновых наркоманов государство и медицинская система — их враги, говорит Саранг. – К ним относятся как к грязи, и люди попадают в замкнутый круг, в котором они не могут получить лечение и в конце концов, медленно умирают».

Сторонники программ по снижению вреда говорят, что одно из главных преимуществ программы – ее охват: она помогать вернуть наркоманов в медицинскую систему. Но в России эта тема все еще остается табу. Организация Саранг затрагивает лишь крохотную долю из сотен тысяч героиновых наркоманов России, но даже их мелкомасштабная работа постоянно находится под риском закрытия за нарушение закона о «пропаганде наркотиков».

Российские власти закрыли веб-страницу фонда Саранг в этом году, обвинив их в «пропаганде наркотиков», так как на сайте была информация о метадоне. Метадон используется в большинстве стран как заменитель героина, так как с его помощью наркоманы снова включаются в медицинскую систему, уменьшается риск заражения ВИЧ-инфекцией, а также наркоманов предотвращают от преступлений, которые они совершают, чтобы найти средства на свою зависимость. Однако в России это незаконно. Когда Виктора Иванова, главу российской Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков, спросили о закрытии вебсайта Саранг на конференции в Вене, он сказал, что фонд Андрея Рылькова продавал метадон через свой сайт – обвинение, которое Саранг называет «абсурдным и нелепым». Она знает о том, что в любой момент власти могут решить, что программы по снижению вреда могут также быть признаны «пропагандой наркотиков» и ее сотрудники будут арестованы.

«Ситуация в Россия должна быть предостережением для других, борющихся с распространением наркотиков и ВИЧ, – говорит Баретт из Harm Reduction International. – Ни одно другое правительство так не отрицает видимую пользу от программ по снижению вреда, не замалчивает открытую дискуссию и не наблюдает, как умирает собственный народ».