Чем отличились реальные отпрыски легендарного командира?

Считается, что расхожую фразу придумали авторы «Золотого телёнка». На самом деле мошенники, выдававшие себя за сыновей «красного адмирала», существовали за 20 лет до написания книги, зато при Советской власти им вряд ли нашлось бы место.

Пётр Петрович Шмидт был типичным представителем «золотой молодёжи»: его отец, тоже Пётр Петрович, а также родной дядя – Владимир Петрович дослужились до адмиральских погон. Отец был градоначальником Бердянска – он оставил о себе благодарную память среди горожан, а дядя занимал высокие посты в Адмиралтействе, был старшим флагманом Балтийского флота, командовал эскадрой на Тихом океане, а под конец жизни стал сенатором.

Пётр Петрович Шмидт-младший получил хорошее образование, так как с детства отличался большими способностями в науках, отлично пел, музицировал и рисовал. Однако уже во время учёбы в Морском кадетском корпусе у гардемарина Шмидта были замечены первые признаки намечающегося душевного расстройства.

…на стоянке в Порт-Саиде, у входа в Суэцкий канал, лейтенанта Шмидта списали на берег и отправили в Россию – так он избежал гибели в Цусимском сражении…

Первой «историей», которая фактически сошла с рук мичману Петру Шмидту, стала его женитьба на проститутке: в те годы среди представителей либеральной интеллигенции было модно вступать в брак с обладательницами «жёлтого билета», чтобы поднять их с социального «дна». Огорчения стали одной из причин скоропостижной смерти его отца, а товарищи по службе объявили бойкот злостному нарушителю офицерского кодекса чести. Однако начальство оказалось на стороне Шмидта: конфликтовать с его влиятельным дядюшкой никто не хотел, поэтому всё ограничилось переводом молодого офицера на Черноморский флот.

Там дело тоже не обошлось без скандалов: в один прекрасный день Шмидт явился на приём к командующему флотом адмиралу Кулагину и устроил в его кабинете «сцену», в ходе которой наговорил массу самых несуразных вещей. В результате после двух недель нахождения в военном госпитале дело окончилось предоставлением Шмидту годичного отпуска «для поправки здоровья». Дядя, командовавший в то время эскадрой, добился перевода племянника на Дальний Восток под своё начало, однако лечение результатов не принесло, и Шмидт был вынужден подать рапорт об отставке: его постоянно преследовали неожиданные приступы раздражительности, переходящей в ярость, за чем следовала истерика с судорогами и катанием по полу. Во время одного из них сын Шмидта Евгений сильно испугался и получил заикание на всю жизнь.

Впрочем, через три года Шмидт снова вернулся к прежней профессии и уже в чине лейтенанта получил назначение в Сибирскую военную флотилию – предшественницу нынешнего Тихоокеанского флота. Очередной конфликт не заставил себя ждать: в Нагасаки Шмидт устроил дебош с владельцем дома, где жил. Дело пришлось улаживать российскому консулу, а виновника происшествия вначале поместили в нагасакский береговой лазарет, а потом отозвали во Владивосток. Там Шмидт за грубое нарушение дисциплины оказывается на гауптвахте, после чего начальство требует повторного медицинского освидетельствования: слишком уж неадекватно вёл себя подчинённый. В 1898 году он получает отставку, однако с правом службы в торговом флоте.

С началом Русско-японской войны Шмидта вновь призывают на военную службу и определяют во 2-ю Тихоокеанскую эскадру на транспортное судно «Иртыш» старшим офицером. Перед отправкой из Либавы (ныне Лиепая в Латвии) он успевает попасть под арест за драку, устроенную на благотворительном балу, который давало общество Красного Креста, а уже в море вступает в конфликт с командиром. В конце концов на стоянке в Порт-Саиде, у входа в Суэцкий канал, лейтенанта Шмидта списали на берег и отправили в Россию – так он избежал гибели в Цусимском сражении.

Высокопоставленный дядя, ставший к тому времени сенатором, помог и на этот раз: у племянника нашли всего лишь болезнь почек и перевели в Измаил командовать отрядом из двух миноносцев. Но и тут случилось неладное: лейтенанта увлекло бурное море начавшейся революции. Прихватив из кассы вверенной ему воинской части две с половиной тысячи рублей, что по тем временам равнялось примерно сотне месячных заработков среднего рабочего, Шмидт самовольно оставляет её расположение и колесит по различным городам, где активно участвует не только в создании таких организаций, как «Союз офицеров – друзей народа» и «Одесское общество взаимопомощи моряков торгового флота», но и в азартных играх: в Киеве, например, его видели на ипподроме у кассы тотализатора, где он делал весьма крупные ставки.

В конце октября 1905 года во время одного из митингов в Севастополе после эмоционального выступления с Шмидтом случился припадок уже упоминавшейся болезни. Оратора доставили в больницу, где и выяснилось, что он состоит на действительной военной службе. Началось следствие, в ходе которого обнаружились и дезертирство командира, и растрата денег из кассы миноносного соединения. Казалось бы, виновнику не избежать справедливой и законной кары, но и тут не обошлось без «волосатой лапы»: узнав о злоключениях своего племянника, влиятельный дядюшка не только возместил ущерб из своего кармана, но и добился, чтобы Пётр Шмидт быстро и без лишней огласки получил отставку, а не изгнание со службы, которое неизбежно сопровождалось бы разжалованием. Зато при выходе в отставку согласно законам Российской империи офицеру автоматически присваивался следующий чин – так Шмидт стал капитаном второго ранга. Впрочем, оформить документы на уволенного не успели, и именно невыполнение этой бюрократической процедуры и привело к расхожему заблуждению о том, что Шмидт был лейтенантом: спустя неделю после выхода приказа об отставке началось восстание матросов на крейсере «Очаков».

Несостоявшийся президент южно-русской республики Проявление психической патологии толпа часто принимает за революционную одержимость и склонна видеть в таких людях своих вождей, способных даже принять мученический венец во имя идеи. Таким себя зарекомендовал Пётр Шмидт в Севастополе, поэтому не случайно именно к нему пришли матросы с восставшего крейсера за советом. В ходе беседы с ними выяснилось и другое: как только на «Очакове» взбунтовалась команда, все офицеры тут же покинули крейсер. Матросы оказались в той же самой ситуации, что и пираты из знаменитой книги про остров сокровищ: корабль в их руках, но нет штурмана, который сможет проложить курс. Не перейди Шмидт на их сторону, восстание могло бы окончиться вообще без жертв: крейсер только что вернулся из похода, бункеровка топливом ещё не проводилась, а угля оставалось всего на неделю. Поэтому достаточно было остыть котлам, чтобы матросы сами сдались на милость командованию.

Прибыв на борт «Очакова», Шмидт заявил, что по просьбе общего собрания депутатов принял на себя руководство всем Черноморским флотом, о чём приказал немедленно известить срочной телеграммой Николая II. Восстание в Севастополе он считал первым шагом: после захвата военно-морской базы повстанцы должны были занять Перекоп и Чонгар, разместить там артиллерию, тем самым отделив полуостров от остальной России. Далее следовала высадка десанта в Одессе, Николаеве и Херсоне, в результате провозглашалась южно-русская социалистическая республика, президентом которой Шмидт видел себя.

Но, как мы знаем, флот Шмидта не поддержал, восстание было жестоко подавлено, а его руководители преданы суду. Но даже здесь у «красного адмирала» имелась возможность выйти сухим из воды: за него снова попытался заступиться дядя, а жена Шмидта дала показания о наличии у её супруга душевного расстройства. Военный трибунал предложил подсудимому пройти медицинское освидетельствование, результатом которого скорее всего стало бы признание Шмидта недееспособным с последующей передачей родственникам на поруки. Такая перспектива его не устраивала, Шмидт отказался от обследования (бывшего к тому же необязательным для дворян), результатом чего стал смертный приговор, приведённый в исполнение 6 (19 по новому стилю) марта 1906 года на пустынном острове Березань в устье Днепра.

Известно, что во время восстания на крейсере «Очаков» вместе с Петром Шмидтом находился и его сын Евгений. При подавлении оба были задержаны, но Евгений, как несовершеннолетний, суда избежал. Однако пресса, в большинстве своём сочувствовавшая мятежному «красному адмиралу», охотно печатала подробности о том, какие страдания в руках царских карателей пришлось перенести сыну лейтенанта Шмидта. Разумеется, что такие заметки не прошли мимо внимания нечистых на руку людей: по городам и весям тут же начали разъезжать молодые люди, объявлявшие себя сыновьями страдальца за народное дело. Они активно выступали на митингах против самодержавия, после чего организовывали сбор пожертвований. Понятно, что толпа, разогретая лозунгами и душещипательными рассказами, охотно расставалась с немалыми суммами. Но спустя несколько месяцев в одном из городов произошла ситуация, ставшая прототипом сцены знакомства Остапа Бендера с Шурой Балагановым и Михаилом Самуэльевичем Паниковским, после чего движение «детей лейтенанта Шмидта» резко пошло на убыль, и уже к концу 1907 года о нём благополучно забыли.

Зато реальный сын «красного адмирала» в данной истории пострадал, причём дважды. Первый раз – когда после Февральской революции обратился к Временному правительству с просьбой увековечить подвиг его отца, изменив свою фамилию на Шмидт-Очаковский: за это от него тут же отвернулись все друзья и знакомые, посчитав это спекуляцией на памяти в угоду политической конъюнктуре. А в 1926 году, уже будучи в эмиграции, он издал мемуары о своём отце. Реакция на выход книги в обоих лагерях – и в белом, и в красном – оказалась крайне враждебной: белые не могли простить его отцу перехода на сторону восставших матросов, а красные – того, что сыну героя революции оказалось не по пути с ними.