Георгий Иванов написал в 1949 году чеканные строки: «Несколько поэтов. Достоевский. / Несколько царей. Орел двуглавый. / И — державная дорога — Невский… / Что нам делать с этой бывшей славой?» Сегодня в ряду исторических «нескольких» (хотя не поэт и не царь) непременно присутствует Столыпин, сделавший немалый шаг по «державной дороге». Его жизнь и государственные труды продолжают привлекать к себе внимание. Действительно, при исчерпанной в общих чертах фактической стороне полувека жизни Столыпина остается обширное пространство для рассуждений, споров, экстраполяций.

Масштаб личности, чистая фигура — это едва ли не единственное, в чем вот уже сто лет не расходятся сторонники и противники государственной деятельности Столыпина.

Оценить личность политической фигуры посильно через его дела. Главным же делом Столыпина была попытка преобразовать аграрный строй в огромной аграрно-индустриальной стране. Многие утверждали и утверждают, что в «столыпинской» реформе нет ничего принципиально столыпинского, — и до него рассуждали об аграрной реформе и планировали преобразования, никаких Америк председатель Совета министров не открыл, да и реформа в конце концов не удалась и только обострила противостояния в деревне. С. Кара-Мурза броско назвал одну из своих книг: «Столыпин — отец русской революции».

В советской историографии были крупные ученые, например, А.М. Анфимов, которые убедительно доказывали безнадежный неуспех столыпинской реформы как в замысле, так и в исполнении. Академик И.Д. Ковальченко уже немолодым человеком сел за парту — стал осваивать математические методы обработки данных. В результате были сделаны экстраполяции, не позволявшие увидеть позитивного финала для аграрной реформы: выделялись из общины только зажиточные и самые бедные, не просматривался тот самый сельский средний класс, на который делалась ставка. Подобные оценки-приговоры много лет окрашивали собой отношение к Столыпину как к государственному деятелю и человеку.

Теперь наблюдаем иные акценты. Б.Н. Миронов, автор недавних исследований по социальной истории имперской России, доказывает перспективность проводимого Столыпиным аграрного курса, который не был реализован по внешним обстоятельствам: из-за войны и революции. Хотя и по поводу соображений этого историка заклубилась активная полемика.

Иногда постфактум сетуют: внуки рабов (крепостных) не доросли до свободы, в том числе свободы хозяйствования! Это и стало камнем преткновения для реформы. Часто пишется о том, что П.А. Столыпин пытался завершить дело Александра Второго. Царь-освободитель избавил крестьянина от помещика, но сохранил «крепость общине»: крестьяне были повязаны финансовой круговой порукой и землей владели сообща. Теперь же, в начале ХХ века, наделы наконец разрешили закрепить в собственность. Люди, настроенные народнически, и во времена Столыпина, и сейчас рассуждают о том, что народ не принял навязываемой буржуазности, идеи собственности на землю. Этим спорам вряд ли суждено скоро прекратиться. О смене векторов в публицистике и говорить не приходится: от автора «столыпинского галстука» до «величайшего реформатора».

Страна-континент

Отчего же так — при вполне надежно выявленной фактической стороне реформы? Конформизм историков тому виной? Как говорили булгаковские киевляне зимой 1918 года, глазея на петлюровские полчища, входившие под колокольный звон: попам покажи красненькую, так они дьяволу обедню отслужат. Интеллектуальные «попы» нечестны? Или же в самом деле вопрос не закрыт?

Попробуем разобраться. Итак, усилиями Столыпина была начата активная работа по переводу деревни на рельсы интенсивного хозяйствования. Стимулом послужила мощная социальная встряска 1905 года. Требовалось открыть крестьянству новые возможности, чтобы помещичья земля перестала быть главным магнитом для мужицких желаний. Дворянство и так теряло земельные владения. Этот процесс шел с 1861 года и не знал обратного хода. Указом от 9 ноября 1906 года крестьянину разрешили приватизировать свой пай в надельной, полученной в 1861 году земле и покинуть общину. Вот с чего стартовала реформа.

Есть несколько факторов, которые задают масштаб проблемы, стоявшей перед страной в начале века.

Во-первых, необходимость решать одновременно две разнопорядковые задачи — сугубо хозяйственную, очень масштабную, и сугубо политическую. Задача отобрать крестьян у революции, быстро сформировать слой собственников в деревне заставляла нажимать на административные педали. Хотя Столыпин сам говорил, что цель — дать сельскому хозяйству свободно развиваться, при разных формах землепользования, а не насадить непременно отруба или хутора, но необходимость победить революцию не только в облике манифестантов, бунтовщиков, боевиков, но и в умах — в мотивах и затаенных желаниях — заставляла спрямлять реформу, торопиться, использовать, говоря нынешним языком, административный ресурс.

Во-вторых, грандиозное разнообразие России — страны-континента. Средние данные никогда не покажут истинной картины: слишком велики были региональные различия. Например, в Архангельской или Вологодской губерниях реформа была просто малоактуальна. Выходить там на хутора или брать отруб — нелепость. Крестьяне жили в большинстве случаев вовсе не земледельческим трудом. На Ставрополье же реформа пошла на ура: благодатный климат, бодрое, наученное соседством воинственных горцев население, избыток земли. Эту губернию можно считать пионером нового земельного порядка. Там же, где община была сильна, предлагавшиеся властями новые возможности вызвали поначалу тяжкий раскол. Это — центральные губернии, Поволжье.

В-третьих, дефицит времени. Те самые «двадцать лет покоя», о которых широко известно благодаря яркой фразе бывшего премьера. История отпустила едва лет семь-восемь. Мировая война не сразу, но заставила резко снизить темпы реформы. К тому же пробудились новые мотивации у самих крестьян.

Историк П.Н. Зырянов точно написал, что крестьяне не были доктринерами в отношении к земле, поэтому попытки подсчитать «довольных» и «недовольных» общинными порядками, «любящих» и «не любящих» личную собственность — неблагодарное занятие. Всё решали обстоятельства места и времени. Известный аграрник В.П. Данилов, автор масштабной концепции крестьянской революции 1902—1922 гг. в России, в свое время настойчиво указывал, что для большинства крестьян в начале ХХ столетия альтернативой крестьянскому труду была отнюдь не пролетаризация, как полагалось считать в рамках марксистского понимания истории, а пауперизация, провал в нищету. Города не могли быстро принять огромный массив крестьян, которым не было места в деревне из-за малоземелья. Не надо было столько неквалифицированных рабочих, шахтеров, извозчиков, каменщиков, плотников… Вот и держались мужики за надел, не способный прокормить, рыскали по отхожим промыслам, добирая денег: страшно было уходить «в никуда».

Что такое миллионы «лишних» людей, демонстрируют страны третьего мира. Двадцатимиллионный Мехико — грандиозный мегаполис? Нет. Просто вокруг города растут и растут «бидонвили», самострои, в которых ютятся ушедшие от земли и не нашедшие себя в городе. Такая же картина в Индии, примеры легко продолжить.

Этот сюжет показывает, что бывают проблемы, не решаемые в короткий срок, и никакой административный гений в одночасье с ними не справится. Конечно, есть пример «гения всех времен и народов», в арсенале которого, например, искусственный голод: несколько миллионов помрут в мучениях — остальные станут послушны. Но такие рецепты оставим за скобками.

«Пионерские» районы

Для крестьянина очень важен удачный зримый пример. Это касается и хозяйственных дел, и образования, и бунта. Дворянство недаром так запомнило социальное землетрясение — Пугачевщину, когда уезды один за другим молниеносно выходили из-под помещичьей власти и начиналась расправа. Мощные волны дало крестьянское антипомещичье движение и в годы первой революции. В январе—апреле 1905 года крестьянским движением было охвачено 85 уездов Европейской России, в мае—августе — уже около 104 уездов, а в сентябре—декабре — 261 уезд, или 52% уездов европейской части страны. Цепная реакция бунтов осени 1905-го и лета 1906-го определили собой размах массового движения в годы революции.

Парадоксально, но в хозяйственной перестройке механизм был сходным. Так, в конце 1870-х группа латышей купила землю в одной из волостей Витебского уезда и распределила участки по хуторам. Увидев преимущества хуторского хозяйствования, их примеру последовали соседи-белорусы. К началу 1900-х в волости из 105 населенных мест лишь 7 остались неразверстанными на отдельные участки. Затем движение перекинулось на другие местности. В Витебской губернии процесс стихийных разверстаний охватил почти тысячу деревень с участием 20 000 дворохозяев. Под Житомиром эффективное хуторское хозяйствование немцев-колонистов спровоцировало расселение на хутора украинских деревень, охватившее всю Волынь. К началу ХХ века по отдельным волостям свыше 80% селений уже были разверстаны. Этнические чужаки, как мы видим, могут выступать воодушевляющим на перемены образцом. Это к вопросу о межэтнических отношениях, столь больной сегодня теме…

Реформа также давала примеры удачных цепных реакций. «Пионерские» районы побуждали соседей менять свой обиход. Например, так было в Саратовской губернии, где поначалу реформа вызвала жесткое противостояние в деревне. По мере развития землеустроительных мероприятий и иных видов обустройства (развитие кооперации, гидротехнические работы, развитие проката сельхозорудий, кирпичное строительство, борьба с оврагами и многое другое) сопротивление реформе в крестьянской среде снижалось. «Пионерские» районы постепенно расширялись. К 1913—1914 гг. реформа в губернии начинает проходить очень быстро. Одна из волостей черноземного и беспокойного, громадного Балашовского уезда Саратовской губернии в 1905 году была активна в наступлении на помещика, а вскоре дружно откликнулась на столыпинское землеустройство. Лидерами аграрных беспорядков и застрельщиками нового порядка землевладения оказались одни и те же лица!

Столыпинская реформа после смерти Столыпина

Принципиально важно отметить, что столыпинская реформа не только не прекратилась после смерти в 1911 году самого П.А. Столыпина, но… стала возрождаться после большевицкого черного передела 1917—1918 гг. Революция послужила развитию чувства частного собственника в крестьянине. Ведь его воодушевляла помещичья земля, а никак не идея мировой коммуны! Тяга к участковому землепользованию на осваиваемых частновладельческих землях кое-где проявилась уже в 1918 году, а с начала 1920-х этот процесс пошел по нарастающей, ломая даже прямые запреты советской власти.

В Подмосковье в середине 1920-х, несмотря на административное противодействие, росла тяга к выделению из общины и переходу к участковому, фактически частнособственническому хозяйству. В Волоколамском уезде селения десятками стали разверстываться на отруба. К 1928-му каждая пятая деревня уже разошлась на отруба, в то время как за годы столыпинской реформы разверсталось всего 14 селений из нескольких сотен. Советские функционеры писали с неудовольствием, что крестьяне, «как раки, разлезлись на отруба». То есть аграрная реформа немного «не дождалась» начала внутренней тяги крестьян к новому частновладельческому принципу землепользования. Как тут не вспомнить требуемых Столыпиным двадцати мирных лет?

В 1905—1917 гг. происходил своего рода «конкурс проектов», правительственного и революционно-демократического, за привлечение мужика. Оба «проекта» вызывали отклик в крестьянстве. Общинное сознание жило мечтой о «прибавке» и всеобщем «поравнении»: «Царь дал волю, даст и землю». Хотя с точки зрения хозяйственных перспектив этот путь вел в тупик. В то же время и выдвинутые столыпинской реформой ценностные ориентиры были интересны крестьянству, и этот интерес нарастал. Столкнулись тенденции, имевшие очевидные корни в крестьянской среде. В такой ситуации неустойчивого равновесия роль управленческого воздействия оказывалась очень значимой. А для адекватного воздействия нужны кадры — землемеры, гидротехники, механизаторы, агрономы. Их надо готовить. Нужно распространять сельскохозяйственную литературу в помощь крестьянину, а для этого крестьянин должен стать элементарно грамотным — тоже задача не на один год. Нужна дружная работа всех интеллигентных сил, а чиновника и земца разделяет давнее недоверие. Часто земства поддерживали общинников в пику правительственному курсу…

Не доведенная до конца реформа создала напряжения, которые превратились в линии фронта после государственного крушения 1917 года. Классический пример: крестьяне-старожилы и казаки — и новоселы, столыпинские переселенцы в сибирских губерниях. В 1918—1920 гг. первые дали крепкие кадры Колчаку, вторые — стали основой красной партизанщины. Семиречье — огромный казачий край на востоке нынешних Казахстана и Киргизии — уже перед Мировой войной стали называть «русским Ольстером»: земельно-водный вопрос в регионе, где рядом трудились местные киргизы и казахи-кочевники, русские семиреченские казаки и только что прибывшие многочисленные переселенцы, чрезвычайно обострился. В Гражданскую это аукнулось тяжелым вооруженным противостоянием.

Колоритного атамана Бориса Анненкова вспомнят и те, кто далек от истории. Как раз он возглавил борьбу местных казаков — семиреченских и сибирских и крестьян-старожилов против новоселов — переселенцев из европейских губерний. И надо сказать, борьба получилась упорнейшая. Новоселы образовали красный район, который анненковцы упорно осаждали и взяли только в октябре 1919 года. В истории это осталось как «Черкасская оборона», по названию одного из крупных переселенческих центров. В центральных и малороссийских губерниях «хуторяне», «отрубщики» станут зачастую опорой антибольшевицких сил, а «общинники» будут готовы рассматривать советскую власть как свою, по крайней мере как «лучшую из худших».

Эта ситуация ставит новые вопросы и рождает новые параллели.

Не надо было трогать? Только хуже сделали? Нет. «Не трогать» было уже невозможно.

Страна в бутылочном горлышке

Обратимся к неблизким на первый взгляд параллелям. Не раз уже в публицистике сближались уроки Восточной, или Крымской, войны 1853—1856 гг. и Русско-японской 1904—1905 гг. Обе войны проиграны. Обе — повернулись фронтом внутрь, хотя и по-разному. Действительно, проигрыш в Крымской войне предопределил излишне подражательный характер освободительных реформ. Всем было ясно, что «у нас всё плохо», учиться надо у победителей, тонкие же интуиции славянофилов не были услышаны. Результат: в ответ на заемную буржуазность стали крепнуть заемные же социалистические идеи, образованная молодежь пошла в радикалы.

«Японская», как в народе говорили, война также стала поводом видеть во всех правительственных институтах исключительно плохое. Только ленивый не кивал: вот какое у нас правительство, вот какая у нас армия — японцы (на карте найдите без лупы эту Японию!) нас разбили. В результате военный проигрыш мощно усилил революцию. При этом все эксперты сходились в том, что продолжение военных действий в 1905 году было непосильно для Японии — время работало на Россию даже после Цусимы.

«Недовоеванная» война, не доведенная до конца реформа могут очень дорого обходиться стране. Эти экскурсы позволяют вернуться к оценке личности Петра Аркадьевича и его наследия. По прошествии сотни лет можно сказать, что фигура П.А. Столыпина парадоксальным образом примиряет непримиримые позиции. Он не был рабом шаблона. Он делал дело, которого требовали потребности развития России, которого нельзя было не делать. Трудностей, прямых препятствий, дефицитов и подводных камней было сколь угодно много. Но Столыпин проявил волю и понимание того, что бросить начатое на полпути, погрязнуть в сомнениях — опаснее, гибельнее.

Сегодня, наверное, не столь актуален запальчивый вопрос: прав или не прав был П.А. Столыпин в своей конкретной проектной и реформаторской деятельности? Важнее другое: понимание, что в жизни страны могут быть «бутылочные горлышки», через которые приходится проходить. Бывают проблемы, которые невозможно решить быстро и без потерь. Бывают лидеры, которым приходится нести груз нерешительности, эгоистической корыстности или непредусмотрительности предшественников, развязывать болезненно затянувшиеся узлы. Полезно понять, что может и чего не может сделать одаренный, мужественный и честный человек на ключевом посту в момент, когда хозяйство гигантской страны нуждается в многоплановых переменах, а времени мало, мешают застарелые проблемы, не хватает ресурсов, ограничивают природные, демографические, инфраструктурные факторы…

Такие сюжеты в истории любой страны способны повторяться. Повторяются они и в России. Потому имя и дело Петра Столыпина будет и впредь оставаться в фокусе общественного внимания.