Профессор истории из Принстонского университета Стивен Коткин (Stephen Kotkin) опубликовал в номере Times Literary Supplement от 2 марта рецензию на пять новых книг о Путине. Коткин – один из лучших специалистов по России, поэтому, услышав о его статье, я попытался найти ее в интернете – но безуспешно. Так как я не подписан на TLS, мне в результате пришлось терпеливо ждать, пока соответствующий ее выпуск не появится в библиотеке Питтсбургского университета. Наконец, примерно неделю назад, он появился на полках отдела периодики, и я смог его отсканировать.

Пять книг, которые анализировал Коткин, это:

Павловский Г. О. Гениальная власть. М.: Издательство «Европа», 2011

Masha Gessen, The Man Without a Face: The Unlikely Rise of Vladimir Putin, Riverhead, 2012 (Маша Гессен «Человек без лица: невероятное восхождение Владимира Путина»)

Angus Roxburgh, The Strongman: Vladimir Putin and the Struggle for Russia, Tauris, 2012 (Ангус Роксборо «Сильный лидер: Владимир Путин и борьба за Россию», в русском переводе «Железный Путин: взгляд с Запада»)

Sean P. Roberts, Putin’s United Russia Party, Routledge, 2011 (Шон Робертс «”Единая Россия” – партия Путина»)

Allen C. Lynch, Vladimir Putin and Russian Statecraft, Potomac, 2011 (Аллен Линч «Владимир Путин и российская государственность»)

Вот некоторые понравившиеся мне моменты:

«Авторы, пишущие о России, склонны считать подобный захват власти одним человеком чем-то уникальным. Дополнительно эту особенность восприятия усиливают служба Путина в КГБ и всевозможные эмоциональные и политические реликты холодной войны. Между тем, миру известны многочисленные примеры личного правления. Всевозможные каудильо и хунты правили в самых разных странах – как в больших, так и в маленьких. Разве Сухарто в Индонезии не назначал высокопоставленных военных на гражданские посты точно так же, как Путин назначает на них бывших офицеров КГБ, и разве они точно так же не обогащались, прикрываясь суверенитетом и безопасностью государства? Разве Грузия при Михаиле Саакашвили – это, фактически, не режим одного человека, крошечная клика приспешников которого контролирует исполнительную и законодательную власть, а также основные национальные телеканалы? Разве там конституция не меняется по воле президента, а оппозицию не прогоняют с улиц дубинками? Нам следовало бы понимать, что подобные режимы зачастую слабы –
причем даже тогда, когда эта слабость еще на первый взгляд не заметна, – однако избавиться от них не так просто. У них есть множество инструментов – налоговая полиция, суды, подкуп-которые годятся только для определенных целей – таких, как удержание власти. В прошлом, чем активнее лидеры России – за исключением Сталина – пытались создать «сильное государство», тем ближе был результат к слабому личному правлению без надежных государственных институтов. В конечном итоге, независимо от того, падет нынешний режим или устоит, перед страной будет продолжать стоять колоссальная проблема модернизации».

О Павловском:

«Павловский проводит красноречивый контраст с неудачными попытками Карла Роува (Karl Rove) создать в Америке при Джордже Буше-младшем постоянное республиканское большинство. «Путинское большинство», объясняет он, охватывает бюджетников, пенсионеров, рабочий класс, бюрократию, спецслужбы и женщин. Другими словами, тех, кто пострадал от ельцинских «реформ». Проигравшие в 1990-х годов стали победителями в 2000-х. Это большинство сохраняется, пока в государственном бюджете остается достаточно средств на расходы, и люди продолжают оставаться вне политики. Но что меняется сейчас? Выборы 2000 года породили путинское большинство, заключает Павловский, а выборы 2012 года создадут “оскорбленное меньшинство”».

О Гессен:

«Когда говорливый Собчак поставил Путина в неудобное положение, вспомнив о его былой роли не в духе зарождавшейся официальной линии, его, как намекает Гессен, отравили. В своей книге она громоздит один подозрительный труп на другой, упоминая в том числе погибшего в Лондоне от отравления полонием Александра Литвиненко и убитых журналистов Юрия Щекочихина и Анну Политковскую. Друзья Гессен опасаются, что она может пополнить этот ряд. Она права в том, что режим не останавливается ни перед какими деяниями и ни перед какими методами, – однако нужны доказательства, а с ними все не так просто. По ее версии, кровавый теракт в московском театре был хитроумной ловушкой, а фатальный штурм захваченной два года спустя террористами школы в Беслане был не нужен (Путин мог уступить требованиям террористов). Она обвиняет в коррупции Путина, а не его окружение, вспоминает историю о предположительно принадлежащем ему дачном комплексе на Черном море стоимостью в миллиард долларов, и говорит о его патологической алчности («ненасытном стремлении обладать тем, что по праву принадлежит другим людям»). Напротив, об осужденном магнате Михаиле Ходорковском она рассказывает, что он «вкладывал деньги и энергию в создание новой политической системы». Столь же односторонне она пишет об уничтожении медиа-империи Владимира Гусинского, в которой она работала (она говорит о «дне, когда погибли СМИ»), и постоянно ругает при этом New York Times за якобы наивную реакцию на эти события. Она также устроила в своей книге настоящий парад раскаивающихся бывших пособников Путина. Березовский, пишет она, горько сожалеет о том, что когда-то помог Путину. Андрей Илларионов, бывший советником Путина по экономике, горько сожалеет. Уильям Браудер (William Browder), аплодировавший аресту Ходорковского, пока власть не выжила из страны его собственный инвестиционный фонд, горько сожалеет. Интересно, что Гессен сначала высмеивает россиян, купившихся на рассуждения Медведева о модернизации («интеллигенция это проглотила»), а затем заявляет, что ее недавний босс – доп
ущенный властью к президентским выборам миллиардер Михаил Прохоров – “вполне мог свергнуть систему”».

В конце своей статьи Коткин заключает:

«Путин провел 12 лет у кормила правления и, возможно, проведет еще 12 лет, однако он по-прежнему не знает, как перевести Россию на следующий уровень – к той версии современности, которая, как он справедливо считает, нужна стране. Что касается так и не повзрослевшего Медведева, он, как и раньше, продолжает предаваться утомительному словоблудию. «Старая модель, которая верой и правдой служила нашему государству последние годы, неплохо служила, и мы все ее защищали, – она себя во многом исчерпала», – заявил он 17 декабря. Но почему все-таки все эти бесконечные призывы к модернизации так ни к чему и не привели? Маша Гессен предлагает самый простой ответ, утверждая, что они с самого начала были по большей части лишь уловками. Ангус Роксборо ссылается на мнение одного российского бизнесмена, сказавшего ему, что коррупцией пронизана «вся система – политическая система, деловая элита, полиция, суды, чиновничество: все сверху донизу переплетено и неразрывно взаимосвязано».

Аллен Линч также говорит о структурных препятствиях, сочетающихся с накопившимися последствиями загнивания Советского Союза и геополитическими ограничениями, часть которых Россия наложила на себя сама. Россия хочет говорить с Западом и Китаем с позиции равенства, но не может, она хочет быть полноправным центром влияния, основой Евразийского союза, но тоже не может. Наконец, есть вариант ответа, предложенный Павловским: на фоне проблем в глобальной экономике Путин проявил себя еще более самоуверенным и мстительным, чем раньше, и вдобавок лишенным политической ловкости времен своего первого срока. Он отказывается идти на любые уступки, но не может вновь возродить в стране ощущение будущего. Россия заслуживает лучшего, но, по-видимому, все и дальше будет продолжаться в том же духе».