Люди выходили на митинги, чтобы понять, зачем вообще нужны митинги. К такому выводу пришел замдиректора центра современной философии и социальных наук МГУ Александр Бикбов. В декабре прошлого года он с коллегами создал НИИ митингов – инициативную группу, которая изучает состав, требования и настроения участников массовых политических акций. Результатами исследования социолог поделился с «МН».

— Кто входит в НИИ митингов?

— Это коллективная самоуправляемая инициатива. После первого большого митинга на Болотной площади более десяти человек собрались в группу и решили изучать происходящее. Ядро составили социологи, философы, есть также художник, филолог, инженер, психолог, менеджер, ракетостроитель. 10 декабря стало понятно, что происходит нечто экстраординарное. И вопрос о том, кто вышел на площади, до сих пор актуален. Как после долгих лет металлодетекторов, автозаков, дубинок, которые обрушивались на пятьдесят, двести, максимум тысячу человек, на улицы вдруг вышли десятки тысяч?

— Удалось понять, кто вышел на площади?

— Одного портрета точно не будет. Это мы поняли, собирая интервью от митинга к митингу. Здесь помогли в том числе и пропутинские мероприятия. Они позволили увидеть, что имеется некоторое пересечение и социальных типов, и политической чувствительности участников, вплоть до имен кандидатов, за которых люди голосовали по разные стороны воображаемых баррикад. На Болотной возникла скорее сложная амальгама социальных и профессиональных сред. На первый взгляд, помимо критического отношения к социальному порядку, у участников движения не было общего мотива, «точки входа». Однако наиболее сознательные участники, лучше представляющие, против чего и за какое лучшее общество они вышли на улицы, принадлежат к числу образованных людей, имеющих опыт управления собственной жизнью. Это и наемные работники частного сектора, и малые предприниматели, и те, кто занимается благотворительностью и волонтерством, и те, кто, формально работая в госсекторе или на крупных предприятиях, практикуют свободный труд – преподаватели, исследователи, журналисты, дизайнеры. А также немало студентов и активистов.

Митингующие в поисках идентичности

— Определение «креативный класс» к этим людям применимо?

— Нет. Первыми я специально назвал предпринимателей и наемных работников. Они явственно выбиваются из этого клише и далеко не всегда ходят по улицам в разноцветных вязаных шапочках с айпэдами. Тут важна социальная разнородность участников, которая и сделала первоначальный протестный жест, с одной стороны, хрупким, недолговечным, с другой – относительно устойчивым к попыткам давления извне. Встретились люди, у которых до того момента не было никакого повода для общения. И это стало одним из условий если не длительности, то силы первоначального социального порыва. Среди наших интервьюируемых были рабочие ЖКХ, светотехники, инженеры теплоэлектротрасс, безработные, то есть те, кого журналисты и эксперты даже при очень смелых обобщениях вряд ли будут готовы отнести к «креативному классу».

— Есть представление о том, что люди выходили на митинги в поисках самоидентификации.

— Можно сказать и так. Точнее, поначалу они выходили на митинги, чтобы понять, зачем вообще выходить на митинги. Обилие плакатов, жестов самовыражения, стилизации и документирования своего присутствия на площади свидетельствует о том, что люди искали прежде всего способ представить себя другим. То есть нащупать некое не обязательно политическое, а стилистическое или эстетическое пространство, в котором можно лучше позиционировать себя, посмотреть на других и понять, есть ли «между нами» что-то общее.

— У вашего исследования нет привычных статистических результатов — данных о поле, возрасте, доходе, политических предпочтениях…

— В НИИ митингов мы не торопимся свести все разнообразие смыслов к процентам. Митинг — это объект, который проблематично описывать статистически. Критерий статистической репрезентативности здесь не работает по нескольким причинам. Во-первых, при выборке в 500-1000 человек из десятков тысяч, типичной для опросов этих месяцев, оставались неизвестны параметры генеральной совокупности, то есть всего состава митингующих. Попытки сопоставлять социальные характеристики опрошенных с населением, например, Москвы по зафиксированным переписями параметрам содержали слишком сильные допущения. Во-вторых, случайная выборка, попытка пропустить респондентов через «сито», рассчитывая, что они оказались в данной точке случайно, на митингах работает довольно плохо. В том числе потому, что пространство акций постоянно меняется: на одном митинге группы формируются спонтанно вокруг сцены, другому предпослано разделение на политические колонны, «белый круг» также был зонирован социально. Поэтому весьма самонадеянно переносить, например, пропорции опрошенных мужчин и женщин или представителей разных профессий из выборки на митинг в целом. Более-менее уверенно можно говорить о высоком уровне образования, наличии одного или двух дипломов, часто – опыта вовлеченности в сферы, позволяющие управлять собственной жизнью, начиная с поисков работы на рынке труда, заканчивая тушением лесных пожаров летом 2010 года.

Пожелания смерти правителю

— Исследование проводилось методом интервью?

— Да, в общей сложности мы провели около 500 интервью. Наша задача состояла в том, чтобы соотнести данные о профессиональном положении и образовании респондентов со смыслами, которые они привносят в это общее пространство. Не только в ясном утвердительном ключе, но и в режиме поиска этих смыслов. Первые интервью были попыткой ответить на вопрос, кто же вышел, и они часто ограничивались двумя-тремя минутами. По мере развития движения удлинялись и интервью. Сегодня они редко продолжаются меньше 15 минут.

— Как изменялись настроения людей? Многие говорят, что к моменту создания лагеря у памятника Абаю Кунанбаеву движение радикализовалось.

— Движение радикализовалось, но не в том смысле, в котором об этом говорят. Из прямого столкновения с ОМОНом 6 мая многие вынесли не желание взять в руки оружие, а готовность к более последовательным формам ненасильственного сопротивления. Ядро обитателей лагеря «ОккупайАбай», в том числе и люди, которые регулярно оставались там на ночь, организовали кухню, уборку территории, далеко не всегда были политическими активистами или людьми из общественных движений. Они оказались людьми, которых дубинки ОМОНа превратили в последователей Ганди. Радикализация — непосредственный эффект от событий 6 мая — начала проявляться в том, что часть митингующих стала испытывать совершенно недвусмысленную ненависть к Владимиру Путину. В том числе постоянно воспроизводящиеся в качестве шуток или аффекта разговоры о его смерти. Этот момент довольно интересен с антропологической точки зрения. Преступление границы между пожеланиями зла и пожеланиями смерти властелину, президенту, премьеру, представляет собой довольно важный порог в изменении общественных настроений в целом. И главный вопрос в том, у кого возникают такие настроения. Если бы они возникали у опытных политических активистов, можно было бы говорить о радикализации движения в традиционном смысле, имея в виду революционный сценарий. Однако пожелания смерти зазвучали после дубинок ОМОНа со стороны людей, которых заподозрить в том, что они готовы действительно взяться за оружие, невозможно. Например, среди моих респондентов была учительница русской литературы около пятидесяти лет, была молодая пара служащих в коммерческой компании, которая в тот день задумалась, что могла бы обменять свою жизнь на жизнь высшего лица. Это означает, что происходит достаточно серьезная, при этом проявляющаяся в неожиданных и очень тонких показателях смена ориентиров. В своей лояльности сложившемуся порядку отказывают те, кто обычно склонен существовать с ним в согласии. Похожая ситуация начала складываться в Италии по отношению к Сильвио Берлускони примерно за два года до его отставки. Я не провожу далеко идущих параллелей, но, повторю еще раз, это очень интересный феномен. Он вряд ли будет развиваться прямолинейно, по линии насилия. Но то, что мирные граждане, прежде лояльные, начинают желать правителю смерти, – важный антропологический и политический факт.

Общение оказалось опасным

— Это желание проявляется только во время разговоров, интервью? Лозунгов таких на «ОккупайАбае» не было.

— Именно поэтому я упомянул о тонкости этого параметра. Своего рода скрытом коде, который позволяет следить за меняющимися настроениями. Практически этот настрой проявляется именно в ненасилии. Вышеупомянутую респондентку, учительницу литературы, я потом встречал несколько раз на Абае. Она была в совершенном восторге, общалась с новыми людьми и отнюдь не готовила государственного переворота. Этот мотив, не связанный с практикой политического действия напрямую, скорее демонстрирует тектонический сдвиг в коллективном восприятии социального порядка. Он, кстати, проявлялся и в тех рисунках, которые я собирал на «ОккупайАбае». Если попросить человека нарисовать общество, он нарисует то, что переживает в настоящий момент: свои проблемы, надежды, ожидания. Это будут образы, которые формируются где-то в точке компромисса между принудительной реальностью и личным опытом, которые человек актуализирует в одном жесте. Все большое российское общество люди на «ОккупайАбае» рисовали в течение 3-15 минут. Как можно за это время выразить свое отношение к столь масштабному предмету? За счет метафорического сгущения. По этой причине рисунок оказывается не менее интересным диагностическим материалом, чем другие формы, основанные на речи, — те же интервью. В общем наборе рисунков можно выделить несколько крайне любопытных тенденций. У участников уличного лагеря общество реже, чем в среднем, представлено как строгая иерархия. Довольно много рисунков, которые основаны на круге. Или на освободительном жесте, наподобие разрушенной решетки. Около трети рисунков прямо или косвенно отсылали к актуальной ситуации. И это важный результат — митинги и лагерь, опыт горизонтального общения и взаимодействия уже вошли у части людей в их представление о современном обществе.

— Зачем люди принимали участие в лагере у памятнику Абаю, а сейчас остаются на Кудринской площади?

— Есть классический и забытый нами за 15 лет тезис: человек — животное политическое. Политика — неотъемлемо человеческое, как труд, сон или приготовление пищи. Очень долго в российском обществе не было политики, она вытеснялась, сублимировалась в каких-то иных формах. Люди, которые пришли к памятнику Абаю и приняли участие в организации лагерной жизни, начиная от поддержания кухни и заканчивая мытьем постамента, в альтруистической форме восполняли свое влечение, желание общаться. Именно оно и является основой политики в ее древнегреческом понимании. В этом смысле, одновременно с праздником и удовольствием, которые царили на «ОккупайАбае», происходила важная политическая работа. Такой работой было в том числе само общение и усилия по его организации. Наконец, после периода митингов, упорядоченных вокруг весьма болтливой и довольно скучной сцены, люди начали общаться между собой, устраивать дискуссии, знакомиться. Политика проявилась именно в этом свободном общении, которое показалось действующему правительству столь опасным.