Человек, побывавший там, испытывает острую потребность высказаться.

Аркадию Бабченко 35 лет. Взяться за перо его заставила чеченская война, на которую ходил дважды. Дебютировал с повестью «Алхан-Юрт», где рассказал об одном дне 2000 года, когда взвод российских солдат, будто пушечное мясо, кинули на прорывавшегося из Грозного Басаева. Войну Бабченко считает мерзостью, ужасом и разложением душ и изображает, не героизируя. Его откровенная книга рассказов о солдатских буднях в Чечне переведена на множество языков. Сейчас занимается проектом «Журналистика без посредников». Тексты без цензуры, без оглядки на редакционные или чьи-либо вкусы, «пишу то, что вижу» — таковы принципы Бабченко, военного корреспондента и активного блогера.

— Аркадий, насколько тема войны сегодня интересна и нужна нашему обществу? Что чувствует человек, непрерывно пишущий о ней?

— Военная тема стала более востребована. Хотя не в той степени, которой можно ожидать в стране, перманентно находящейся в состоянии войны. Того интереса, который мог бы быть, нет. Может, отчасти потому, что в современной России не существует по-настоящему достойного уровня отражения войны, как, к примеру, у англичан. Взять те же фильмы о жизни британских солдат на афганском фронте, которые столь мощно воздействуют на зрителя, так цепляют за душу, что нам и не снилось.

— Что же, мы просто неумехи?

— Почему же? Возьмите, к примеру, чеченскую войну. Если серьезно ею заниматься, неизбежно вскроешь ненужные вопросы, сползешь к тому, что происходит сейчас на Кавказе. Потому эта тема для тех, кто умеет глубоко копать, табуирована и в ведущих СМИ отсутствует. Но все же полный, мрачный запрет рассеивается и слабеет. Я замечаю это и по своему блогу, и по посещаемости сайта Artofwar, где публикуются уникальные фотографии, замечательные тексты, стихи, дневники.

— Это продолжение альманаха «Искусство войны»?

— Наоборот, вначале по инициативе переводчика Володи Григорьева в 1997 году родился сайт, отображающий войну от первого лица, а потом альманах. Люди туда активно писали. Ряды нескольких авторов-«афганцев» быстро пополнялись «карабахцами», «приднестровцами», «югославами», теми, кто сражался в Корее, Вьетнаме, Восточном Тиморе, Ираке, Чечне. Человек, все видевший своими глазами, испытавший на собственной шкуре, передает ощущения очень остро, обжигающе. Это запоминается, шокирует, и этому сразу веришь. Сейчас после некоторой паузы возникла новая волна активности. Много добровольцев, которые переводят с английского, немецкого и других языков воспоминания ветеранов конфликтов в Азии и Африке. В печатном виде альманах не выжил, и теперь развивается в онлайн-варианте. Появились новые имена, хорошие художественные произведения, которые, безусловно, останутся в истории русской литературы.

— Почему у человека с войны так велика потребность высказаться?

— Ты не можешь эту саднящую боль, душевную горечь держать в себе. Об этом писали Солженицын и Шаламов. Мне об этом говорили все ветераны, с которыми общался в Европе, Америке. А в России все усугубляется еще и отсутствием системы психологической реабилитации воинов. Обычно пишут несколько маленьких повестей, новелл, рассказов — очень выстраданных, проникновенных.

— Где это опубликовано?

— Пока только на сайте. Напечатать эти коротенькие тексты где-то еще сложно. Мы хотели выпустить сборник под названием «Операция „Жизнь“ продолжается». Это фраза военного переводчика, историка афганских войн Андрея Грешнова. Задумка была хорошая, но не получилось.

— Не нашли денег?

— Ни денег, ни типографии, ни бумаги, ни заинтересованности вышестоящих инстанций: Нашу идею, кстати, у себя отлично реализовали американцы. Департамент культуры при поддержке Пентагона командировал американских писателей в части, воюющие в Афганистане и Ираке, где они провели творческие мастер-классы, после чего солдаты стали писать свои исповедальные рассказы о войне. Два из них были признаны шедеврами и легли в основу документального кино, а остальные вошли в роскошно изданную книгу «Операция «Возвращение», ставшую бестселлером. Вот показатель отношения к своим защитникам государства и общества. Если бы российские Министерство обороны и Минкульт поддержали нас, мы бы выпустили книгу не хуже. Но зачем, думают чиновники. Это может спровоцировать у читателя вопросы: как и почему развязалась война в Чечне, кто виноват, что вы сделали с армией и как вообще так можно было воевать? Так что свидетельства ветеранов чеченских кампаний у нас вряд ли скоро понадобятся. Хотя кто, кроме них, очевидцев, поведает миру правду? В Америке гигантское количество журналов, передач, посвященных воинам. Не дай бог где-нибудь под Багдадом погибнет солдат — его фото мгновенно тиражируется на первых страницах газет, ролики крутятся на федеральных каналах, о нем и его семье подробно рассказывают по радио. И скажи, кто у нас знает по имени хоть одного солдата, погибшего в Грузии или Чечне? Как были наши ребята пушечным мясом, так и остались.

— Когда смотришь старые фильмы, фронтовую хронику или читаешь письма солдат, накатываются слезы, сердце сжимается. А то, как изображают историю Великой Отечественной сегодня, зачастую вызывает оторопь. Кто в наше время воспроизводит правду о войне? Кому можно верить?

— Верить можно Виктору Некрасову, Василю Быкову, Константину Симонову, Вячеславу Кондратьеву, Борису Васильеву, Григорию Бакланову… У них правды больше, как было, так и есть, их произведения по-прежнему остаются высокохудожественными и правдивыми. Почему практически ничего по ним сейчас не снимается? Потому что нет задачи донести правду о той войне, снять хорошее кино, задача — попилить бабло, выделяемое из бюджета под патриотическую тему, и на эти средства лепится вал чудовищной белиберды. Какой канал ни щелкни — могучей рекой льется халтура, настолько очевидная, что это даже пропагандой назвать нельзя. Сколько уже создано замечательного — бери, учись, показывай. Тот же фильм Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину» с Шукшиным, Тихоновым, Бурковым. Но на этом навара не сделаешь, потому выдвигаются пустопорожние проекты. Хотя есть тот же сайт интервью ветеранов Великой Отечественной Iremember.ru — «Я помню». При всей его просоветской направленности это прямая речь, без искажений. Я почитал там воспоминания Ивана Обрыдьбы о том, как он бежал из лагеря, — волосы дыбом. Пока живы эти люди, ловите момент, снимайте то, что они нам говорят! Это волнующая и уходящая натура. Шансов прикоснуться, приблизиться к правде о той войне с каждым годом меньше. Кто это осознает, по-настоящему поднимет эту тему? Ведь чтобы сделать такой фильм, надо собой что-то представлять, быть личностью. А режиссерчики, которые подвизаются на нынешнем ТВ, любой стоящий материал опошлят. Искусство про войну у нас ровно такое, какую выстраиваем жизнь.

— 9 Мая — едва ли не единственный праздник, который нас всех объединяет. Но он настолько формализован… Стыдно очень, что ветеранов Великой Отечественной чествуем лишь раз в году.

— Ветераны нужны, чтобы на их фоне политикам покрасоваться, приобщиться. А потом… Только и слышишь: в Омске старика-ветерана выселяют из квартиры, кому-то ее так и не дали за всю жизнь, у другого ордена выкрали… Но для Дня Победы на теле-экране должна возникнуть яркая картинка, где стариков чествуют, где все в едином порыве поют и пляшут. А потом ленточки сметут дворники, а про стариков можно еще на год забыть. Как можно говорить, что мы почитаем ветеранов, когда они так у нас живут? Вместо того чтобы напыщенно восклицать: «мы помним и гордимся», устраивать низкопробные гала-представления, дайте денег старым людям, пусть они проживут оставшиеся несколько лет достойно!

— Тут виноваты не только чиновники и власть. Каждый из нас может поздравить соседа, порадовать своим вниманием живущую рядом одинокую бабушку, которая на передовой под пулями вытаскивала солдат, и навещать их не только в мае. Но кто делает это?

— Мало кто. Потому что если столько лет дебилизировать население, как это делало и делает отечественное ТВ, то пожнешь то, что посеял.

— Вы как отмечаете 9 Мая?

— Без пафоса. Я круглый год вращаюсь в ветеранской среде, постоянно о чем-то таком пишу. Кому-то помогаю чем могу. Со Славой Немышевым боролись за Юрия Тимофеевича Лопатина — беженца из Тбилиси, который служил в разведке, дошел до Берлина, а его хотели выкинуть из квартиры на Пречистенке. Добились ему гражданства и квартиры. Все у него нормально теперь, на прошлое 9 Мая видел его у Большого театра.

— В вас самом еще жива чеченская война?

— От этого окончательно не избавиться, но рана затянулась и откровенной боли уже не вызывает.

— Писательство помогло вашему выздоровлению?

— Только это меня и спасло. Когда вернулся из второго чеченского похода, было очень плохо. Психиатр назначил антидепрессанты. Начал принимать — бесполезно. Изливать душу тоже было особо некому, да никто и не понимал, о чем ты. Обычно задавали стандартный набор вопросов: «Ты стрелял?», «Ты убивал?», «Сколько человек ты убил?», «Было ли страшно?»: Потому я попробовал выплескивать из себя эту войну на бумагу. Просто в стол, чтобы избавиться. И могу сказать точно, что если бы не писал, то либо спился бы, либо сидел — однозначно. Только благодаря литературе я смог зацепиться за мирную жизнь.

— Почему книга ваших рассказов популярна на Западе, а в России не очень известна?

— Ее слепили тогда, как горячий пирожок, выложили на полку и забыли. Мне было мало лет, я не понимал, что делаю, и явно поторопился с изданием «Алхан-Юрта», о чем сейчас очень жалею. Это наспех скроенные черновики, со множеством вставок, нуждающихся в редактуре. Но за границей книга широко прошла: в 22 странах, переведена на 16 языков, если не ошибаюсь. Удивительно, если задуматься: в Чечне воевала Россия, а интересно это не нам, а иностранцам. У них иная стадия гражданского общества, там человеку есть дело до проблем, которые напрямую его не касаются.

— Как думаете, наша нынешняя армия способна на Победу?

— Есть армии, где жизнь солдата ценится, и другие, построенные по принципу орды — какая у нас сейчас, притом еще озлобленная и с кучей комплексов. Армии, где человеческая жизнь ничего не стоит, — самые боеспособные, но при этом кладут своих людей в десятки раз больше, чем противник. Наша армия, отдай ей приказ, дойдет до Гибралтара, завалив всю Европу трупами.

— Сегодня чувство Родины утрачено, все поумнели, идти на смерть просто так никто не захочет…

— В той же Грузии не очень ясна была цель, и сражение было далеко не такое справедливое, как под Сталинградом. Грузия попыталась решить югоосетинский вопрос силой, и, естественно, ни к чему хорошему это не привело. Война там шла пять дней, это самая интенсивная из войн, на которых я бывал. Но ошибки те же самые, отвратительные. Каждую вторую машину тащили на тросе, техника в ужасающем состоянии, бойцы — ничему не обученные пацаны: Те же ошибки, как в 1995-м с Майкопской бригадой и в 99-м с Софринской — так и здесь с батальоном Хрулева: в занятый врагом город без разведки, без авиаприкрытия и артподдержки зашли, попали в засаду, получили звездюлей, сидели без воды, без солярки, и так же, как в Чечне, горели в танках:

— Вы осуждаете ребят, которые повально отмазываются от службы?

— Теперь косят значительно меньше. Помогло то, что сократили пребывание в рядах ВС. Если уменьшить срок до полугода, добавить льготы при поступлении в институт, невозможность занимать государственные должности тем, кто не служил, — вообще не будут отмазываться.

— Реформа армии идет на пользу?

— Да, удалось подавить дедовщину. Хотя право не старшего, как прежде, а сильного осталось. Армия — срез общества: что в стране происходит, то и там налицо. До того, какой она должна быть в идеале, ой как далеко. Я за профессиональную армию, не миллионную, а в 300–400 тысяч человек, которая отвечала бы вызовам ХХI века. Мир вошел в эпоху локальных конфликтов, глобальных войн не будет — ни третьей мировой, ни похода немцев на восток. Неповоротливая, гигантская армия нам не нужна, вместо нее требуется компактная, мобильная, обеспеченная армия хорошо оплачиваемых, грамотно обученных, ответственных профессионалов. Что совершенно не мешает призыву, допустим, на полугодичные сборы. Чтобы новобранцы прошли динамичную подготовку и стояли в боевом резерве.

— А как вам нравятся натовцы в Ульяновске?

— Я крайне отрицательно отношусь к любой иностранной базе в России. Но как ни крути, войска в Афганистане нужны, и кто-то должен там воевать. Мы ведь не хотим посылать в Кабул наших 18-летних ребят? Вряд ли противники натовцев завтра ринутся в военкомат за афганскими контрактами. Потому, пока мы сами не станем большими и крепкими, придется смириться и не мешать Джонам и Биллам из Техаса и Айовы решать эти проблемы.

— Вы продолжаете писать рассказы о Чечне?

— Пока нет. Придерживаюсь правила: если можешь не писать — не пиши. Но чую, приближается час, когда засяду за редактирование и доведение до ума всех набросков и черновиков. Есть масса новых задумок, которые тоже ждут работы.

— Для вас эталоном по-прежнему является Ремарк?

— Ничего лучшего о войне, чем его роман «На Западном фронте без перемен», по-моему, пока не создано. Скоро 100 лет, как он написан. Правда, давно не перечитывал — нет желания.

— А читали, что пишут чеченцы про войну? Наверняка их правда отличается от нашей.

— Это не так. Я читаю чеченских писателей и встречаюсь с ними. Правда по большому счету одна. Никто из окунувшихся в ту войну ее не любит и не оправдывает. Всем писать о ней тяжело, это требует огромных душевных затрат и напряжения. Они смотрят со своей стороны, мы со своей, но видят все примерно одну картину — скверную и подлую. Принципиальных противоречий нет, если, конечно, принимать во внимание адекватных людей, а не каких-то совсем отмороженных безбашенных фанатиков, с которыми разговаривать и находить общий язык невозможно. Почитайте «Ничего личного» Николая Рубана, «В двух шагах от рая» Михаила Евстафьева, то, что пишут Денис Бутов, Виталий Скворцов, Александр Карасев, Слава Немышев, Дмитрий Краснопеев, Глеб Бобров, Илья Плеханов. Сильных текстов много. И их пафос и смыслы совпадают с тем, что пытаются донести читателю чеченцы. Как выразился автор «Царапин на осколках» Султан Яшуркаев, «война — это всегда преступление и оргазм дьявола, который на ней верховодит».

— В 1999-м, получив диплом юриста, вы отправились добровольцем на вторую чеченскую кампанию. Сегодня поступили бы так же?

— Нет. Я был большим идеалистом, начитавшимся Ремарка. Но больше брать в руки оружие не хочу. Хотя если что-то подобное случится, отсиживаться не буду, поеду в качестве военкора. А оружие взял бы при условии Великой Оте-чественной — не дай бог, конечно.