После расстрела в московском офисе нескольких человек юристом Дмитрием Виноградовым группа психиатров обратилась к депутатам Госдумы с просьбой пересмотреть правовые нормы, регламентирующие порядок оказания помощи душевнобольным в России.

Психиатры просят расширения прав для изоляции от общества социально опасных больных, их пожизненного принудительного лечения и государственной монополии для всех видов психиатрического вмешательства. Мнение психиатров было воспринято в штыки многими экспертами, которые считают, что это вернет страну во времена карательной психиатрии, когда клеймо душевнобольного будет пожизненно ставиться всем неугодным. О плюсах и минусах возможных нововведений рассуждает врач-психиатр высшей категории с 45-летним стажем, врач специализированной скорой помощи Петербурга Олег Аронович.

– Понятие карательной психиатрии – реальность или миф, придуманный либералами?

– В свое время, после хрущевской “оттепели”, народ почувствовал первые дуновения свободы, желание и, главное, право высказать собственное мнение. На площади стали выходить те, кто протестовал против введения советских войск в Прагу или в Венгрию, послышались первые громкие ноты протеста. С каждым месяцем вскрывалась новые данные о репрессиях 30-40-х годов. Сейчас обнародованы сведения, что в конце 60-х годов тогдашний глава КГБ Юрий Андропов обратился в Политбюро с предложением рассмотреть вопрос об использовании психиатрии для освидетельствования наиболее активных и “неуправляемых” инакомыслящих. Политбюро, в свою очередь, обратилось к главному психиатру СССР Андрею Снежневскому… Так в нашей стране появился принципиально новый диагноз – вялотекущая шизофрения.

– Этот диагноз – ноу-хау именно нашей страны?

– Термин “шизофрения” был введен в медицинские документы в 1911 году по предложению психиатра Эйгена Блейлера как обозначение расстройств, описанных в различных историях. Не сразу, но все-таки психиатры приняли предложение Блейлера. Затем ВОЗ официально признала шизофрению болезнью XX века (заметим, болезнью XXI века ВОЗ называет депрессию). Логика советских властей была понятна: тот, кто критикует власть, хочет уехать за рубеж, выражает свой протест, – тот не может быть нормальным советским человеком, значит, у него “проблемы с головой”. Помните, еще Владимир Высоцкий пел: “Сумасшедший, что с него возьмешь?”. И потом тысячи так называемых “вялотекущих” шизофреников заполнили психиатрические больницы страны, причем их туда забирали преимущественно перед государственными праздниками.

– Но это же не было какой-то особенной тайной КГБ, об этом знали. Как реагировали ваши коллеги?

– Западные СМИ начали открыто говорить об узниках совести в СССР. На съезде Международной ассоциации психиатров в Гонолулу в 1976 году советскую психиатрию исключили из всемирной ассоциации психиатров. Так, собственно, и появился термин “карательная психиатрия”.

– Ситуация изменилась с перестройкой?

– Да, начался процесс реабилитации психбольных. После принятия закона примерно 40 тысяч человек был снят диагноз “вялотекущей шизофрении”. В 1987 году начал разрабатываться, а в 1992 году был принят и ныне действующий закон “О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании”. Этот документ соответствует всем международным практикам защиты больных. Его текст и сейчас вывешен практически в каждой психиатрической больнице, диспансере, и именно он является основным документом для психиатров. До его принятия все психиатрические учреждения СССР работали по инструкциям и рекомендациям Минздрава СССР и согласованиям с МВД и Генпрокуратурой. Все документы имели гриф “для служебного пользования”.

– Как же лично вам удалось работать психиатром в таких условиях?

– Я работаю на психиатрической “скорой” с января 1967 года и лично знаком со всеми перекосами и злоупотреблениями в этой сфере. Но должен заявить, что ни один психиатр тогда еще Ленинградской станции скорой психиатрической помощи ни разу не поставил больному диагноз “вялотекущей шизофрении” при госпитализации. Настоящих больных шизофренией действительно много, до сих пор 25% вызовов наших бригад посвящены именно шизофреникам. Но никакой “вялотекущей шизофрении” ленинградские врачи не ставили. Кстати, поэтому и существовало понятие принципиально разных психиатрических школ – Ленинграда и Москвы. И наиболее сложных больных часто годами возили в обе столицы на медосвидетельствования, так как вердикты врачей были принципиально разными.

– Действующий закон выполняется?

– По моим наблюдениям, закон выполняется практически неукоснительно. По крайней мере, на скорой помощи. Показаниями для недобровольной госпитализации по-прежнему являются только два момента: общественно-опасные деяния, представляющие угрозу для окружающих или для самого больного. Определить степень этой опасности может только врач-психиатр, знающий динамику и симптомы заболевания.

– Чего не хватает в действующем законе о психиатрии, что необходимо изменить?

– К сожалению, в законе нет понятия “сутяжничество”, а ведь столы в отделах полиции завалены тысячами жалоб, написанных заведомо больными людьми. Тут и “жучки” в люстрах, и инопланетяне, и воплощенные на бумаге различные мании… Но, поскольку они не агрессивны и не говорят, например, о суициде, то замученный полицейский вынужден тратить время на эту муть и зачастую даже не может вызвать психиатра. Еще один аспект: антисанитарное поведение граждан. Больные люди содержат в квартирах по 30-40 кошек и собак (здоровые заботятся о них в приютах или каким-то иным образом), причиняя неудобства соседям, но сделать с ними тоже ничего нельзя, ведь они никому не угрожают. Нет показаний для медосвидетельствования!

– Что еще необходимо добавить в закон?

– Серьезная тема – отказ от медицинских манипуляций по жизненным показаниям. Хирурги часто обращаются к нам за помощью: они должны спасать жизнь человеку, а тот отказывается от операции. Однако пациент на учете в ПНД не состоит, бреда нет, агрессии нет, острых психических расстройств нет. И что делать в таком случае? Расценивать как аутоагрессию далеко не всегда возможно.

– Даже к прессе зачастую обращаются читатели, которые жалуются на невменяемых соседей по квартире, дому, даче, но поделать, получается, с ними тоже ничего нельзя? А они не дают людям спокойно жить, но “тихие помешанные”. Да и родственники не соглашаются на вызов психиатров…

– Это очень серьезный вопрос преемственности в лечении психзаболеваний. Сейчас психиатрическая “скорая” выезжает по вызову, констатирует дебют психического расстройства или обострение хронического, но, если больной или его родственники не согласны на госпитализацию, нам мало что позволено. “Скорая помощь” вообще только доставляет до стационара больного, если врач находит у него симптомы, дающие повод для госпитализации, но решение именно о лечении в стационаре принимает в итоге врач приемного покоя. Раньше во время вызова на так называемые дебюты и при отказе больного от обследования в больнице (если, конечно, больной не опасен) врачи “скорой” передавали “активный вызов” в ПНД по месту жительства. Сегодня эта преемственность невозможна. Участковый психиатр не имеет права даже прийти к больному без письменного заявления о необходимости осмотра, причем с санкцией суда. Но вот что делать, если больной живет один, не имеет родственников и не считает себя больным? И при этом он очевидно болен? Это серьезная проблема.

– Но не вернет ли ужесточение психиатрического законодательства нас ко временам той самой “вялотекущей шизофрении”?

– Я знаком с предложениями Михаила Виноградова и коллег и в целом их поддерживаю. Я уверен, что справки о психическом здоровье должны выдаваться только в государственных ПНД по месту жительства, никаких частных контор. У нас любой больной эпилепсией может получить справку на вождение автомобиля, а агрессивный маньяк – купить разрешение на оружие. Кстати, даже в отделах ГИБДД висят списки частных медучреждений, где можно платно пройти медосмотр. Но особенно я поддерживаю коллег в части принудительного пожизненного лечения для больных преступников. К слову, человек, обливший кислотой картину Рембрандта “Даная” в Эрмитаже, после курса лечения живет в специнтернате в пригороде Вильнюса и для общества угрозы представлять уже не может. А лично я недавно ездил к мужчине, убившему двоих и ранившему еще одного человека. Он был признан невменяемым, 2-3 года пролечился и был благополучно отпущен на свободу. Наша бригада к нему приехала, когда у него уже было готово взрывное устройство – он хотел уничтожить коллег по работе.