Свобода обернулась для южных славян кровавой междоусобицей еще сто лет назад.

Мир давно уже привык к Балканам как к некой потерянной в истории и пространстве окраине Европы, которая периодически напоминает о себе хаотическими эксцессами, когда братья-славяне и их соседи иных кровей вдруг с упоением начинают резать друг друга. Словно совершенно позабылось, что еще в начале прошлого века идеи балканского братства воспринимались как нечто само собой разумеющееся: вот прогоним турок и заживем. Турок-то прогнали, и сразу началось «самое интересное». То, с чем Балканы по сию пору не могут разобраться.

Разгромив уже основательно одряхлевшую Блистательную Порту в Первой Балканской войне 1912 года, «маленькие и гордые» сокрушители османского владычества взялись за дележ турецкого наследства. Взялись с размахом, и в итоге шокировали всех. Причем всерьез и надолго. Так, что много лет спустя даже на далеком Африканском континенте слово «балканизация» (то есть сначала национальное освобождение, затем распад и череда междоусобиц) остаются страшилкой, которой здешние лидеры пугают друг друга.

Как-то раз, общаясь с теперь уже бывшим послом Сенегала в России генералом Мунтагой Диалло, услышал от африканского дипломата и военного, что печальный опыт балканских стран стал одним из побуждающих мотивов к созданию Африканского союза. В конституции же самого Сенегала сказано, что эта страна готова даже частично или полностью отказаться от своего суверенитета лишь бы решались вопросы всего континента (такую бы солидарность да южным славянам!). «Балканской» судьбы своим бывшим колониям вроде бы не желали и их претенциозные опекуны-наставники из европейских столиц.

Впрочем, всемогущему Западу все Божья роса. Что в Африке, что в окраинной Европе. На тех же Балканах – по мере ослабления Османской империи – так называемые великие державы все больше воображали себя хозяевами положения, этакими хитроумными кукловодами. В столь опасные игры тогда, увы, втянулась и Россия – николаевские министры под стать Збигневу Бжезинскому в конце ХХ века раскладывали свои «великие шахматные доски», обозначая те или иные приоритеты «политической географии» (о геополитике заговорят позже).

Но увлекшись очередным разделом сфер влияния, европейские державы потеряли контроль над теми, кого считали своими сателлитами.

Балканские войны 1912-1913 годов стали той точкой отсчета, от которой – через две общемировые трагедии – можно провести прямую линию к югославской драме последнего двадцатилетия. Именно в тех войнах Юго-Восточная Европа превратились в полигон, на котором отрабатывались модели, как сейчас модно говорить, «управляемого хаоса» – той самой пресловутой «балканизации». Хаос вот только все чаще оказывался не слишком управляемым.

Гордые и непослушные

8 октября 1912 года в то время когда министр иностранных России Сергей Сазонов, находясь в Берлине, широковещательно рассуждал об «обеспечении мира на Балканах», Черногория объявила войну Турции. Эта война во многом предвосхитила сражения Первой мировой, включая использование авиации, бомбежки и долгие окопные будни. К концу мая 1913 года совместными усилиями Сербии, Болгарии, Румынии, Греции и Черногории Турция была разбита.

Так уж сложилось, что черногорцам вообще выпало «зажигать» во время обеих Балканских войн начала ХХ века: повторная мобилизация, объявленная самой маленькой страной региона в июне 1913 года, прозвучала как призыв к новым баталиям. Предостережения Николая II о том, что тот, кто первым затеет новую свару, подвергнется политическим санкциям, никакого впечатления не произвели.

К тому времени было уже очевидно, что Лондонский мирный договор, подписанный 30 мая 1913-го при участии великих держав и дипломатически оформивший завершение первой войны, мира никак не гарантирует. По его условиям Турция теряла почти все свои балканские владения, острова в Эгейском море, одновременно провозглашалась независимость Албании. Однако поделить освобожденные от османов территории балканские страны должны были самостоятельно. Учитывая то, что Македония и Фракия сразу стали яблоком раздора (между Болгарией, с одной стороны, и Сербией с Грецией – с другой), это представлялось не более чем благими пожеланиями. Ко всему прочему албанская делегация, подобно косовским радикалам наших дней, заявляла о претензиях и на Приштину, и на Скопье, нынешнюю македонскую столицу. Так что вылазки албанских боевиков в современной Македонии можно считать дальним эхом тех далеких событий.

«Шовинистическое сумасшествие»

Но если царское правительство еще пыталось удержать своих союзников от поспешных действий, то Берлин и Вена, имевшие собственные виды на балканские дела, действовали предельно цинично – как в 1990-е годы будет действовать НАТО. Фактически подталкивая Болгарию (царем которой был Фердинанд I из немецкой Саксен-Кобург-Готской династии) к новой войне, Германия и Австро-Венгрия рассчитывали, что, не договорившись заранее о разделе освобожденных от османов территорий, южные славяне неизбежно перессорятся между собой.

Германский канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег писал в июле 1913-го, то есть уже в разгар второго конфликта на Балканах, что «для двуединой монархии (так в то время было принято именовать Австро-Венгрию. -Авт.) будет выгодно, если в результате войны Болгария и Сербия ослабнут и будут враждебно настроены друг против друга».

Фердинанда же не смущало, что воевать придется сразу на несколько фронтов.

17 июня 1913 г. болгары пошли на штурм греческих и сербских позиций, но получили отпор, а спустя 10 дней против Болгарии выступили Румыния, а затем – Турция, рассчитывавшая вернуть хоть что-то из утерянного в первой войне.

Болгарский социалист Христо Кабакчиев назвал в те дни новый военный конфликт «шовинистическим сумасшествием» правящих кругов балканских государств. Этого сумасшествия, как видим, в дальнейшем хватило не на одно десятилетие.

Здесь стоит привести более ранние дорожные впечатления другого социалиста, Льва Троцкого, сто лет назад поехавшего на Балканы в качестве военного корреспондента «Киевской мысли» и петербургского «Дня» (Льву Давидовичу тогда было еще ой как далеко до «демона русской революции»). В октябре 1912-го Троцкий рассказывал на страницах «Дня»: «Два студента-болгарина, студент-серб и венгерский учитель разговаривают между собою в углу вагона третьего класса на невероятном языке из болгарских, немецких, сербских и французских слов. Мелкопоместный венгерский помещик на мадьяро-немецком языке объясняет румынскому священнику архитектурные преимущества Будапешта перед Веной. Рабочий-болгарин, возвращающийся из Америки после четырехлетнего отсутствия, делится с рабочим-словаком своими заокеанскими наблюдениями».

На уровне обычных людей получалась идиллическая картинка, какой уж тут «шовинизм». Но именно студентам, учителям, рабочим и мелким помещикам и пришлось тянуть основную лямку в заваривавшейся междоусобице.

Ловушка панславизма

Вторая балканская война закончилось разгромом Болгарии, потерявшей довольно обширные территории. Болгары даже вернули туркам свою древнюю столицу Адрианополь (ныне Эдирне), о чем сегодня с тоской вспоминают софийские националисты. Причем посредничать при заключении нового мира по просьбе все того же Фердинанда пришлось российской дипломатии. Хотя, затевая новую войну, никто из ее участников к предостережениям России не прислушивался.

В 1912-1913 годах официальный Петербург имел свои резоны не допустить войны на Балканах – ни первой, ни второй. Ведь за пять лет до начала этих войн Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину, формально входивших в состав Османской империи. Те самые земли, которые белградские политики, подобно сербским генералам 1990- х годов, обвиняемым теперь в разного рода геноцидах, рассматривали как неотъемлемую часть исторической Сербии.

После аннексии Боснии Белград и Вена все явственнее балансировали на грани военно-политического конфликта. Удерживая сербов от наступления на юг, в Петербурге рассчитывали на то, что сербы продолжат выяснение отношений с Веной. Именно в Габсбургах и Гогенцоллернах, но никак не в турецком султане, занятом внутренними проблемами своей слабеющей империи, российское правительство видело главного противника панславянского единства и славян как таковых.

Однако, как и во время боснийского кризиса, так и в 1912 году, российская дипломатия, увы, попала в молоко. В первом случае не удалось создать общий фронт тогдашнего «международного сообщества» (в лице будущих союзников по Первой мировой войне) для того чтобы умерить аппетиты Габсбургов, во втором – в очередной раз пришлось убедиться, что панславизм не может быть инструментом реальной политики: братушки панов не слушают.

Троянский конь большого предательства

А если слушают, то нередко себе во вред. Что и стало очевидным на исходе ХХ столетия, когда российское руководство вновь попыталось сыграть на Балканах роль старшего брата. Правда, это руководство играло уже совсем в другие игры и в других интересах. В руках Бориса Ельцина и его присных «славянская карта», увы, перекочевала в чужую колоду.

Хотя внешне все выглядело впечатляюще. После неудач в дипломатическом посредничестве между Сербией и ее многочисленными противниками (как непосредственно на Балканах, так и на Западе) в июне 1999 года президент Ельцин отправил около 200 российских десантников-миротворцев, базировавшихся в Боснии и Герцеговине, в знаменитый «бросок на Приштину». В Сербии их встретили восторженно, но что из этого вышло… Трудно не согласиться с профессором Российской академии правосудия, одним из ярких представителей сербской диаспоры в России Божидаром Митровичем, назвавшим тот российский десант «троянским конем» для дальнейшей оккупации Косово натовскими силами. По его словам, НАТО при содействии экс-премьера Черномырдина (тогдашнего спецпосланника Б. Ельцина на Балканах) «использовало наивность сербов и русских генералов», а в итоге российские военные «открыли двери в Косово и Метохию оккупантам НАТО». Ведь именно тогда Черномырдин и другой экс Ахтисаари (бывший президент Финляндии) добились согласия югославского президента Слободана Милошевича и парламента Сербии на ввод оккупантов в сербский край.

Правда, сербские депутаты голосовали не за натовских, а за ооновских миротворцев. Но Запад, а, как выяснилось, и Москву, это уже мало интересовало. Сам по себе ввод иностранных военных означал конец сербского суверенитета, уверен профессор Митрович. По его мнению, бросок на Приштину, как бы нам этого не хотелось, был не подвигом, а «скоординированной акцией пакта НАТО – Черномырдин». Так-то вот. Как ни относись к последнему русскому царю и внешнеполитическим пируэтам его министров, но в начале ХХ века невозможно было себе представить скоординированную акцию «Австро-Венгрия – Николай II» против нашего балканского союзника.