На протяжении почти всей своей сознательной жизни великий учёный и мыслитель Владимир Иванович Вернадский вёл дневники — уникальный документ, подробно отразивший интеллектуальное возмужание их автора и сложнейшие исторические процессы его времени.

«Нельзя отложить заботу о великом и вечном на то время, когда будет достигнута для всех возможность удовлетворения своих элементарных нужд. Иначе будет поздно. Мы дадим материальные блага в руки людей, идеалом которых будет «хлеба и зрелищ», — эти слова Вернадского, написанные им почти сто лет назад, более чем актуальны и сегодня.

Мыслитель и природовед широчайшего масштаба, Владимир Иванович Вернадский заложил основы биогеохимии, вошёл в историю науки как один из основателей геохимии и радиогеологии, творец учений о биосфере и ноосфере. Обладавший обширнейшими знаниями и способностью к глобальным обобщениям Вернадский был феноменален в умении находить скрытые закономерности, поражал разносторонностью научных интересов. В основе поразительной многогранности учёного, по его собственному определению, лежала «жажда познания, сила сомнения». В них он видел основу всякой научной деятельности, не позволяющей «сделаться какой-нибудь учёной крысой, роющейся среди всякого книжного хлама и сора».

Достижения учёного, казалось, были предопределены родословной, полученным образованием, но жизнь Вернадского лишний раз подтверждает старую истину о том, что в основе успеха лежит железная воля счастливого обладателя дарованного Богом таланта. В дневнике ещё молодого Вернадского зафиксирована уже проверенная им на собственном опыте формула: «Первое дело — выработка характера».

Предком академика был литовский шляхтич Верна, перешедший на сторону казачества и поплатившийся за это головой. Дети его служили верой и правдой Запорожской Сечи, а прадед Владимира Ивановича, носящий к тому времени фамилию Вернацкий, некоторое время был священником, хотя и без особого рвения. Куда активнее он пытался пробиться в дворянство, но достичь заветной цели удалось только его сыну Василию, уже подписывавшемуся Вернадским. Василий Вернадский выучился на военного врача и принимал участие во многих походах Суворова.

После окончания университета, родившийся в Киеве Иван Васильевич Вернадский, поначалу преподавал русскую словесность в гимназии, а затем по ходатайству университета был отправлен за границу для усовершенствования в политической экономии. Через несколько лет молодой учёный уже заведовал кафедрой политической экономии в Киевском университете, а затем перебрался на аналогичную должность в Москву. Тогда же в жизни Ивана Васильевича произошло не менее значимое событие — счастливая женитьба на М. Н. Шигаевой, ради мужа погрузившейся в мир политической экономии и вдохновившей супруга идеей издания популярного экономического журнала. Для осуществления задуманного пришлось перебраться в Петербург.

Первые номера «Экономического указателя», увидевшие свет в 1857 году, сразу же включились в острую предреформенную полемику. Как яркий представитель русской либеральной интеллигенции середины XIX века Вернадский ратовал за введение в России конституционной демократии. В журнале Мария Николаевна обрела трибуну для собственных страстных и громких высказываний по животрепещущей женской теме. Увы, неумолимая болезнь оборвала её активную деятельность. В 1860 году молодая женщина угасла от чахотки, оставив мужу болезненного сына. Вслед за ней «умер» и журнал. Издав труды покойной супруги, Иван Васильевич вступил в повторный брак. Его второй женой стала Анна Петровна Константинович — дочь украинского помещика, давнего знакомца семьи Вернадских, и 12 марта 1863 года в Петербурге на свет появился сын Владимир.

Когда мальчику исполнилось четыре года, здоровье его отца опасно пошатнулось. Жаркая идеологическая схватка с оппонентами закончилась для Ивана Васильевича инсультом. Оправившись, он благоразумно отстранился от дальнейшей активной общественно-политической жизни и предпочёл тихую должность управляющего харьковской конторой Государственного банка. Младший Вернадский рано научился читать, и библиотека отца предстала перед его ненасытной любознательностью бездонным кладезем знаний, эмоций, впечатлений.

Старший брат по отцу — «одарённый художник и поэт, очень много обещавшая личность» — оказал сильное влияние на формирование маленького Владимира, впрочем, как и отец, предпочитавший общаться с сыном серьёзно и просто. Насыщенная интеллектуальная и духовная жизнь, протекавшая в стенах родительского дома, сделала будущего академика вполне самодостаточной личностью в уже самом нежном возрасте. «Жизнь в Харькове, — вспоминал учёный, — представлялась в то время мне одной из самых лучших жизней, какие можно пожелать. Самыми светлыми минутами представляются мне в то время те книги и мысли, какие ими вызывались, и разговоры с отцом и моим двоюродным дядей Е. М. Короленко».

Евграф Максимович (его племянник — известный писатель В. Г. Короленко — приходился Владимиру Вернадскому троюродным братом) вёл насыщенную интеллектуальную жизнь не по долгу службы, а по призванию. Отставной офицер страстно увлекался научно-философскими изысканиями. Многие хрестоматийные положения он стремился подвергнуть собственному анализу, щедро делился своими мыслями с восприимчивым юным родственником, чем возбуждал у подростка неуёмную фантазию и жажду познания. Благодаря Е. М. Короленко, Владимир приобрёл редкое, но очень важное для истинного учёного качество: умение сомневаться, не поддаваясь авторитету общепринятых истин. «Земля есть живой организм», — возвещал Короленко; именно эта мысль, врезавшись в сознание юного Владимира, задала лейтмотив всей его дальнейшей научной деятельности. Влияние Евграфа Максимовича на интеллектуальное становление юного Вернадского было столь значительно, что гораздо позднее Владимир Иванович признавался жене: «Мне иногда кажется, что не только моя, но и его жизнь останется даром прожитой, если я ничего не сделаю».

После кончины старшего сына Иван Васильевич покинул Харьков и вернулся в столицу. В петербургской классической гимназии, в которой Владимир продолжил своё образование, он встретил юношей, яркие индивидуальности которых счастливо совпали с его собственной активной познавательной позицией. Под их влиянием сложившийся интерес Владимира к истории стали теснить изыскания натуралиста. Владимир увлёкся флорой и фауной окрестностей Петербурга. В домашних условиях вместе с друзьями он проводил первые в своей жизни химические опыты. Так что нет ничего удивительно, что по окончании гимназии юноша поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, в стенах которого преподавали тогдашние светила русской науки. Результатами своей насыщенной исследовательской работы они охотно делились со студентами, вовлекая их в размышления над самыми актуальными тогда научными проблемами.

«…На лекциях Менделеева, Бекетова, Докучаева — открылся перед нами новый мир, — вспоминал Вернадский, — и мы все бросились страстно и энергично в научную работу, к которой мы были так несистематично и неполно подготовлены прошлой жизнью». С третьего курса Владимир стал специализироваться по кристаллографии и минералогии, и своим истинным Учителем считал Василия Васильевича Докучаева, преподававшего в университете минералогию. «Это была крупная своеобразная фигура, — сообщал о своём наставнике Вернадский, — <…> и всякий, кто с ним сталкивался, чувствовал влияние и сознавал силу его своеобразной индивидуальности. В истории естествознания в России в течение XIX века немного найдётся людей, которые могли бы быть поставлены наряду с ним по влиянию, какое они оказывали на ход научной работы, по глубине и оригинальности их обобщающей мысли». Занимаясь почвоведением, Докучаев изучал не отдельные составляющие этой науки, а рассматривал процессы глобального взаимодействия живой и неживой природы. В учителе Вернадского покоряло осознанное, целенаправленное прокладывание в науке новых путей.

В университете Вернадский вступил в студенческое научно-литературное общество, секретарём научного совета которого, был, между прочим, Александр Ульянов, старший брат Ленина. Данное обстоятельство позволяет предположить, что интересы общества простирались несколько шире вопросов науки и литературы. Тогда же Владимир стал вхож в один из петербургских народнических кружков, и на одном из его собраний встретил молодую особу, Наталью Егоровну Старицкую, типом своего характера чрезвычайно напоминавшую Веру Павловну — героиню известного романа Н. Г. Чернышевского. Молодые люди как-то уж очень быстро разглядели друг в друге родственные души и поженились.

В 1885 году Вернадский был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. Приобретённый статус обычно давал право на командировку с целью усовершенствования в полученной специальности, но Анна Петровна попросила сына не покидать её после недавней кончины Ивана Васильевича. Когда же приятельские отношения с революционером Александром Ульяновым поставили под сомнение возможность продолжения университетской деятельности Вернадского, заграничная командировка предстала разумным выходом из создавшегося трудного положения. Надо было только дождаться рождения первенца…

Находясь на стажировке в Мюнхене у выдающегося специалиста в области кристаллографии П. Грота, Владимир Иванович много путешествует, работая в музеях и научных учреждениях, знакомится со светилами европейской науки, имея возможность проводить эксперименты в их лабораториях. За границей он получает приглашение поработать в Московском университете. Начало нового века Вернадский встречает с докторской диссертацией, профессорским званием и первыми статьями по философии и истории науки. Но интересы учёного не ограничивались научно-педагогической работой. Профессор душой болеет за страну, раздираемую общественно-политическими силами, за бедствующий народ, организует помощь голодающим, избирается членом Государственного Совета.

В знак протеста против антидемократических действий правительства в 1911 году Вернадский в числе других профессоров покинул Московский университет и перебрался в Петербург. Он очень увлечён радиогеологическими исследованиями, настаивая на исключительной роли радиоактивности в не очень отдалённом будущем человечества. Катастрофа Первой мировой войны, по мнению Вернадского, не в последнюю очередь была обусловлена слабым внедрением в российскую действительность передовых научных достижений. В этой связи Владимир Иванович инициировал и возглавил Комиссию по изучению естественных производительных сил России при Академии наук (КЕПС). О масштабе проводимой ею научно-исследовательской работы говорит хотя бы тот факт, что комиссия дала жизнь многочисленным научным институтам: Почвенному, Географическому, Радиевому, Керамическому, Оптическому и др.

Грянувшую Февральскую революцию профессор воспринял с воодушевлением. Он, один из руководителей партии конституционных демократов, присутствовал на последнем заседании Государственного совета и поставил свою подпись под воззванием об отречении Николая II и передаче власти Временному правительству, в состав которого вошёл летом 1917-го. А вот приход к власти большевиков Вернадского, мягко говоря, не обрадовал. «…Очень смутно и тревожно за будущее. Но что бы ни случилось в государственных формах, великий народ будет жить», — появилась в те дни его отчаянная запись. После ареста Временного правительства, учёный вошёл в его подпольный состав и в «Обращении к русским гражданам» присоединил свой голос к призыву не признавать власть большевиков.

Прекрасно понимая, что дальнейшее пребывание в Петрограде не сулит ничего хорошего, Вернадский под прикрытием бессрочной командировки от Академии наук покинул столицу. В своей полтавской усадьбе он нашёл временное спокойствие, здесь же довелось испытать необычайный даже для него подъём научной мысли. Наблюдая в старом русле небольшой речки впечатляющий взрыв размножения одноклеточных водорослей, учёный вдруг осознал динамическое равновесие сил, созидающих живую природу; ясно увидел, как живое вещество, подобно текучей массе, распространяется по земной поверхности, образуя сплошной покров и концентрируя свободную химическую энергию, выработанную из энергии солнца. Одним за другим рождались в те дни новые научные термины: скорость жизни, давление жизни, всюдность жизни, сгущения жизни…

Увы, политическая нестабильность не позволяла сосредоточиться исключительно на науке. Вскоре власть на Украине перешла в руки гетмана П. П. Скоропадского, и Владимиру Ивановичу было предложено организовать Украинскую академию наук. В феврале 1919 года Киев ненадолго заняли большевики, а затем город перешёл в руки деникинцев, не особенно приветствовавших какие бы то ни было украинские учреждения. Новорождённая Академия наук была из их числа, и Вернадскому пришлось побороться за своё детище. Но снова подул ветер перемен, деникинский фронт стал стремительно отступать под натиском большевиков, и Вернадский вместе с бегущими к черноморским портам частями белой армии подался в Крым.

Неизвестно как бы дальше развивались события его жизни, но в январе 1920 года учёный впал в забытьё сыпного тифа и одолел болезнь только с приходом весны. На полуострове к тому времени старорежимную жизнь из последних сил удерживал барон П. Н. Врангель, и Вернадский был избран ректором Таврического университета, в котором успели сосредоточиться некоторые выдающиеся умы рухнувшей империи, вынужденные покинуть большевистский Петроград. Когда в ноябре 1920 года Красная армия прорвала оборону белых, перед семьёй Вернадского встал труднейший, судьбоносный выбор. У Владимира Ивановича была возможность покинуть родину, но он всё же не совершил этот шаг, а вот его сыну Георгию — члену сметённого правительства Юга России — пришлось решиться на эмиграцию.

Окончательное утверждение новой власти лишало смысла дальнейшее пребывание учёного в Симферополе, и в феврале 1921 года Вернадский, отбросив все сомнения, перебрался в Петроград, не имея, разумеется, никаких гарантий спокойствия и безопасности. Не самые лучшие ожидания не заставили себя долго ждать: в июле 1921 года Владимира Ивановича арестовали, устроив обыск в его квартире, и количество книг, обнаруженное чекистами, повергло их в шок. Впрочем, заточение длилось не долго. Хлопоты авторитетных друзей принесли учёному быстрое освобождение. Хотя, скорее всего, первостепенное значение имели уникальные геологические знания Вернадского — весьма востребованные новой властью.

В конце 1921 года, когда на фоне царивших разрухи и голода занятия наукой выглядели, по меньшей мере, абсурдно, Вернадский основывает в Москве Радиевый институт. Глубокое и всестороннее изучение минералов и кристаллов плавно и естественно привело Вернадского к вопросам изучения земной коры. Ещё не думая о создании новой науки, учёный начинает разработку промежуточной дисциплины геохимии, задачу которой видит в изучении истории химических элементов в земной коре. Огромный накопленный материал позволял выстраивать принципиальные схемы химической жизни Земли, рассматривать Землю как частицу космоса и приближаться тем самым к постижению законов мироздания. Вернадский всё более и более убеждался в огромной роли живого органического мира в истории химических элементов. Данные свидетельствовали о том, что жизнь на Земле существовала на протяжении всех известных геологических веков, влияя на химические процессы земной коры. «Тогда жизнь есть такая же часть космоса, как энергия и материя», — резюмировал Вернадский.

Высоким, опережающим время идеям Вернадского современники, конечно, внимали завороженно, но всё же большим успехом у них пользовались его труды по минералогии и кристаллографии. Владимир Иванович спокойно и с пониманием относился к инерции научного сообщества, а всякое противодействие, казалось, только возбуждало его энергию, принуждая цитировать любимого им А. Гумбольдта: «Для того, чтобы прийти к истине, нужно сто лет, а для того, чтобы начать следовать ей, нужно ещё сто лет». Поэтому, получив приглашение ректора знаменитой Сорбонны прочитать в Парижском университете курс лекций по геохимии, Вернадский был откровенно удивлён. В 1924 году, с окончанием лекционной работы, в Париже вышла его «Геохимия», ставшая тогда крупным научным событием. Вернувшись в родной город, уже носивший имя пролетарского вождя, учёный тут же организовал отдел живого вещества — будущую биогеохимическую лабораторию. А в 1926 году он публикует свою знаменитую монографию «Биосфера».

Перевод Академии наук в Москву перебазировал в Первопрестольную в конце 1934 года и Вернадского вместе с его лабораторией. В ней он теперь появляется время от времени, но ничто не ускользало от пристального взгляда руководителя. Предпринятое изменение в «строе жизни» Вернадский объяснял стремлением завершить свою книгу «Об основных понятиях биогеохимии», требовавшего отказа «от всякой лишней нагрузки» на фоне почтительного возраста.

В стенах радушного дома Вернадских бывали многие представители независимо мыслящей московской интеллигенции. В общении хозяин всегда был настроен на самые высокие темы, и если уровень беседы снижался, начинал откровенно скучать, а затем и вовсе удалялся к себе в кабинет. Но даже самый насыщенный содержанием разговор прерывался к десяти часам вечера, как того требовал незыблемый режим академика.

Преклонные годы и огромный авторитет в мировом научном сообществе оградили Вернадского от сталинских репрессий, но учёный не оставался сторонним наблюдателем трагедии судеб своих коллег и учеников. Для облегчения их участи он неоднократно обращался к властям, хотя результаты это приносило незначительные. В свой дневник он скорбно заносил откровенные записи: «Приводится цифра 14-17 миллионов ссыльных и в тюрьмах. Думаю, что едва ли это преувеличение»; «Дела идут всё хуже, власть глупеет на глазах, при непрерывной смене функционеров уровень каждого следующего призыва всё ниже».

Исход Второй мировой войны Владимир Иванович прогнозировал с удивительной для её начала категоричностью: «Немцы пытаются силой создать насильственный поворот хода истории, но я считаю их положение безнадёжным». И пояснительно добавлял: «Это не оптимизм, а эмпирический вывод!». Такой подход диктовал и спокойное отношение к начавшейся эвакуации из Москвы. В казахстанском Боровом прерывать свою работу Вернадский не собирался. В своём дневнике он пишет: «Я решил ехать и заниматься проблемами биогеохимии и хроникой своей жизни и историей своих идей и действий…»

Желание оставить воспоминания было спровоцировано ухудшением состояния здоровья академика. А вообще к естественному приближению конца он относился как человек, постигший тайну жизни, в её постоянном циклическом движении. В декабре 1942 года Вернадский равнодушно признаётся: «Готовлюсь к уходу из жизни. Никакого страха. Распадение на атомы и молекулы». Но в феврале 1943 года к великому горю академика преданная Наталья Егоровна опередила его. Через несколько месяцев Владимир Иванович возвратился в Москву. Во всё время следования поезда не отходил от окна, задумчиво провожая взглядом мелькавшие картины истощённого, израненного войной отечества.

Он хотел увидеть напечатанной «Ноосферу», ибо был убеждён, что, несмотря на сотворённые человеком беспримерные разрушения, биосфера, благодаря ему, человеку, переживает свой новый этап эволюционного развития, но не успел. Он не успел даже узнать о победном завершении войны…