Российский президент встретился с римским понтификом со своим «фирменным» опозданием на 50 минут. Папа урезал время аудиенции вполовину, продемонстрировав, что именно он контролирует и определяет повестку встречи. Что делать, священная особа. Действительно, эта встреча, хотя и имеет внешне протокольный характер, на деле, кажется, есть важное звено в формировании основы под новый политический вираж.

Средства массовой информации Италии подчеркивают, что встреча Путина и Папы Франциска происходит не как встреча по пути в Триесте на итальяно-российский саммит, а имеет самостоятельное важное значение и проводится по настоятельной просьбе российской стороны. Нетрудно догадаться, в чем настоящий смысл этой настоятельности, которая едва ли требует высот аллегорезы для своего понимания. Мировой рейтинг Папы растет, и растет он, прежде всего, на соответствии понтифика двум основным трендам современного мира: запросу на аскезу и на модернизационную реформацию. И как назло оба эти важных требования никак не применимы ни к сакрально-церковной, ни к профанно-государственной частям нашего российского социума.

Соответствующие рейтинги наших ведущих лиц едва ли сравнимы с папским, несмотря даже на то, что внешний имидж российского лидера до недавнего времени был значительно лучше внутреннего. Тогда все испортила история с Pussy Riot, за которую теперь в западных странах виноватят Путина и о которой напоминали манифестанты в Риме. Поэтому визит к Папе и даже просто фотография в его обществе и на его фоне, как можно было надеяться, подкачают сдувшуюся харизму российской власти. Общественное мнение Запада – капризная вещь. Сирию им примиряют – мало, гринписовцев выпускают – мало, чиновников-коррупционеров стали даже арестовывать некоторых, но им надо нечто сверхчеловеческое, видимо. Вот, собственно, и рамка визита, который, как говорят, есть классический имиджевый. Выполнит ли он свою внешнюю функцию, пока сказать сложно, но опоздание и митинги протеста вокруг визита не создают ему нужный фон. При этом визит очень важен и во внутриполитическом контексте России.

Если отдаться на волю фантазии и пуститься в конструирование невозможных реальностей, то такой Папа как нельзя более подходит современной России в качестве духовного лидера, ибо он удовлетворяет запросу на аскетическую харизму с одной стороны и запросу на модернизационные реформы религиозного поля – с другой. В силу разных причин у нас такого лидера нет, а есть то, что есть. Реформы в религии, как показывает многовековой опыт, у нас всегда проводит государство, и эти реформы всегда – часть общегосударственных реформ. Вспомним основные пики: Никоновская церковная реформа – по сути часть петровской модернизационной реформы, либерализация церковного устройства и образования в конце 19 в. сопровождает реформы Александра II и III в духе народности, распад церкви на фракции и создание коммунистической псевдо-религии соответствует катастрофическому перевороту 1917-18 гг., а патриотически-бюрократическое воссоздание управляющей структуры РПЦ в 1942 г. – соответствует правому повороту сталинской политики от чисто репрессивного государства к комбинации репрессивного и хозяйственного механизмов управления. Сейчас назрела и даже перезрела очередная реформа модели государственного управления, т. е. режима и его идеологического оформления, но харизмы для этого не хватает. Вот и ищем. Ибо захлестнувший наше общество социальный цинизм – не слабый ресурс для выживания. Это вообще не ресурс, это гниение.

Помеха «божьему делу»

В парадном интервью «Смоленским новостям» предстоятель РПЦ Патриарх Кирилл сказал много правильного и полезного. Но вместе с этим несколько его мыслей, вызывающих раздумье, ложатся в ту же парадигму харизматического кризиса, которая заставляет президента «настоятельно искать» встречи с харизматичным Франциском I.

Патриарх, во-первых, опровергает распространенный либеральный миф о том, что у нас происходит «клерикализация»: «Разговоры о клерикализации или об огосударствлении Церкви не имеют ничего общего с действительностью. Это миф, не подкрепленный ни одним фактом». И он, конечно, прав: то, что мы имеем, не есть клерикализация, т.е. стремление сильной церкви рулить государством. Перед нами совершенно иной процесс: попытка слабого государства закрыть свои бреши и укрепить свои слабости за счет недоформатированной церковной организации, застрявшей между архаической оболочкой и очень модернизированным содержанием без возможности провести необходимое их кооординирование, ибо за этим последует распад современной церковной структурой. В частности, распадется та форма церковной организации, которая создавалась в 1942 под вполне конкретные государственные задачи.

«Всякая форма слияния Церкви и государства опасна для дела Божьего», – сказал далее Патриарх. Это «божье дело» традиционно обозначает проповедь христианства. Но тут предстоятель попадает в двойственное положение, ибо в рамках современной общероссийской идеологии «божье дело» – это государственное укрепление на основе патриотизма и абсолютной лояльности власти. И для такого «божьего дела» слияние церкви и государства не просто мешает, оно полезно и даже необходимо. А проповедь и обращение в христианство сейчас – не приоритет, ибо, как показывают соцопросы, практически все наши сограждане уверены в том, что обращение и крещение – дело сугубо частное и индивидуальное. В этом наше различие со средневековым человеком, который был уверен, что греки крестились «в веру Константинову», сирийцы – «во Авгаря-царя», а мы, русские – «во князя Володимера».

Патриарх подчеркнул, что сейчас «не происходит и огосударствления Церкви». И это верно, ибо никакой особенной динамики сейчас не видно. Однако, утверждая, что «государство не имеет прямых рычагов воздействия на Церковь», первоиерарх уже заходит дальше обычной метафоры, ибо непрямые рычаги сейчас куда действеннее прямых, да и этих прямых тоже немало. Эта модель опасного симбиоза была сформулирована еще в Византии, но там она не была доведена до конца. Сервилизм церкви в Киевской Руси или Московском царстве тоже не был системным – в рамках одной структуры все еще существовал веер возможностей. Именно в царствие Романовых, которым посвящена недавняя торжественно и с помой проведенная выставка в Манеже, эта модель «государствообразующей церкви» и была доведена до логического предела. И именно поэтому Патриарх прав, говоря об «успехе Романовых», однако этот тактический успех оборачивается сейчас стратегическим поражением. Церковь перестает быть источником харизмы, и вернуть ее обратно можно, опять же, только через аскетическую переориентацию и модернизационные реформы. А это дезинтегрирует структуру.

Визит президента и интервью Патриарха кажутся двумя важными симптомами большого харизматического кризиса, а кризис, как учит нас Гиппократ, пустивший в широкий оборот это слово в 5 в. до н. э., имеет обязательно разрешение. То есть, либо пациент помрет, либо природа возьмет свое. Но выздоровление, если и произойдет, обещает быть болезненным и долгим.