Мы все хотим перемен. Их требуют наши сердца.

Только мы не готовы платить за перемены.

Мы даже плохо понимаем, что бесплатных перемен не бывает. Если, конечно, это перемены к лучшему.

О какой цене я говорю? Платежи за перемены осуществляются в разных валютах.

Например, в валюте личного участия – личных времени, усилий, рисков… Даже с пониманием этого дело обстоит плохо: большинство хочет, чтобы жизнь наладила власть. Она и налаживает. Себе. Плохо налаживает? Давайте поставим новую власть? Ну, поставим. Новая тоже будет налаживать жизнь. Но опять-таки – себе. А нельзя, чтобы власть наладила жизнь мне? Отчего нельзя – можно. Если ты сам станешь властью. В Единой России это люди давно поняли… Поняли многие и среди лидеров оппозиции – и системной, Ее Величества, и несистемной…

Но я хочу поговорить о другой валюте. О самоограничении. Тут казалось бы все так же просто, как и с личным участием, но и понимается необходимость платить эту цену тоже так же плохо.

Вроде бы понятно: перемены общей жизни к лучшему требуют относительно равномерного дележа общественного пирога. Элементарно. Но что это значит для социально благополучных? Уменьшение доходов. Плата самая простая – деньгами. В какой форме: повышенных налогов, уменьшения зарплаты или какой-то еще – неважно. Важно, что материальных благ у меня лично станет меньше. Без этого другому материальных благ не добавится. Закон сохранения материи. А это значит, что будет меньше ресторанов, шмоток, турпоездок и прочая, и прочая. Не у кого-то теоретически, а у меня лично. Ну, и кто же на такое согласится? Кричать про революцию легко и приятно. А вот достать кошелек…

Это уже было в русской истории. Люди с достатком хотели по-новому. Но не хотели делиться. Закончилось тем, что дележ начался без их хотения. Вместе с правежом.

Конечно, и здесь многие пытаются себя обмануть. Когда станет лучше, то лучше станет и с производством материальных благ. И тогда на всех хватит и так. А мне ничего отдавать не придется. Не тут-то было. Придется и тогда. Это совершенно очевидно в относительном измерении – сегодняшние успешные превратятся в среднеуспешных. Но очевидно и в абсолютном: средний класс на Западе не шикует по лакшери-бутикам. В общем, не нужно себя обманывать. «Они там» платят. И очень много. Так что и нам придется платить. А кто же этого хочет?

Другой вид самоограничения для многих революционеров еще более болезненный. Это ограничение свобод. Тут даже не важно – своей собственной свободы (ее как раз придется ограничить не всем) или чужой свободой. Сама мысль о необходимости ограничивать свободу слова, свободу творчества и прочие чудесные свободы воспринимается борцами за свободу крайне болезненно. Тварь я дрожащая или право имею? А если имею, то говорить могу что хочу, делать с собой – что хочу, самовыражаться – как хочу…

Но не может нормальное общество, пусть и не какое-то новое-неизвестное-прекраснобудущее, а самое обычное современное общество западного образца жить в условиях, когда голоса дураков, подлецов, пошляков звучат так же громко, как умные и порядочные голоса.

Если мы хотим жить лучше, то нам никуда не деться от того, чтобы постоянно разбираться, что есть хорошо и что есть плохо. И постоянно делать выбор между «хорошо» и «плохо». Ограничивая тем самым права «плохо» на существование.

Это тоже, казалось бы, тривиально, и теоретически признается многими. Но когда дело доходит до своего «плохо»…

Да, и не только до своего. И чужое «плохо» не поограничиваешь, когда считаешь любое ограничение плохим. Или когда, в самом деле, не знаешь, как ограничивать «плохо» по-хорошему.

В общем, чем ломать себе голову над всеми этими премудростями, куда как проще разрешить всем и всё. Начиная с себя, конечно, но собой не ограничиваясь. И как следствие наводнить общество наркотиками, насилием, пошлостью, глупостью, хамством…

Вот мы подошли и к еще одному виду платы за лучшее – платы работой мысли, необходимостью напряженно думать, как сделать лучше. Не хвататься за первые попавшиеся решения только потому, что они первые и что они избавляют от тяжелой этой необходимости – необходимости думать. А думать и думать. Не самое наше любимое занятие…

Так и получается, что хотеть-то революцию мы все хотим. Но мы хотим ее на халяву. А на халяву ничего хорошего не бывает.