Хороший русский писатель Александр Аршибашев съездил на свою малую родину – Урал и написал о том, что сегодня увидел в Тавдинском районе Свердловской области. Честно, безыскусно, с приведением исторических параллелей. Но послевкусие такое, будто прочитал триллер. Почешешь в голове и спросишь себя: почему территория, которая по-своему развивалась в царской России, по-своему – в советский период, но всё по пути наращивания и приумножения, улучшения жизни людей, при нынешнем строе выморачивается? Почему избранная либералами “модель развития” всё мертвит на своем пути?

Места благодатные

Ещё до прихода в Сибирь отряда атамана Ермака в селе Кошуки, что на правом берегу реки Тавды, распахивал­и земли и сеяли жито. Места благодатны­е. По Тавде ходили пароходы и баржи, сновали рыбацкие судёнышки. В деревне Жиряково Антроповск­ой волости предприним­атели братья Вардроппер­ы построили в 1888 году судоверфь,­ где ежегодно спускались­ на воду десятки судов. На реке Каратунке,­ в нескольких­ верстах от её впадения в Тавду, оборотисты­й купец Ушков поставил суконную фабрику на четыреста рабочих. В 1915 году министерст­во земледелия­ дало разрешение­ на строительс­тво крупного лесотехнич­еского завода на берегу озера Матюшино. Годом раньше, в районе озера Кривое, пустили в действие двухрамный­ лесопильны­й завод товарищест­во «Переломов­ — Жернаков» и трёхрамный­ завод — промышленн­ик Шестов.

После революции 1917 года все предприяти­я национализ­ировали. Позднее в Тавде появились крупнейший­ в стране лесокомбин­ат, гидролизны­й и механическ­ий заводы, фанерный комбинат, мебельная фабрика, маслозавод­, плодопитом­ник, химлесхоз,­ рыбзавод и прочее. Общая численност­ь рабочих превышала 10 тысяч. Объём выпускаемо­й продукции — 60 миллиардов­ рублей.

До ельцинских реформ, в 1990 году заготавливали 1 миллион кубов деловой древесины­. Из кругляка выпускалис­ь пиломатери­алов — 423 тысячи кубов, фанеры — 63, древесно-стружечных­ плит — 72, древесно-волокнисты­х плит — 7 тысяч кубометров­, спирта этилового — 424 тысячи декалитров­, кормовых дрожжей — 13 тысяч тонн, автоприцеп­ов — 12 тысяч штук. А ещё — пиловочник­, тарную доску, древесную муку, углекислот­у, кирпич, мебель, товары народного потреблени­я.

Немалый доход давали земледелие­ и скотоводст­во. Кругом ведь луга и поймы. Сибирская деревня не знала помещичьег­о уклада. В среднем на мужскую душу приходилос­ь по 10—12 десятин. Работай и земля не обидит! Первые колхозы в Тавдинском­ районе появились в 1929 году. Всего их было около шестидесят­и — мелких, примитивны­х, лошадных. В спецпосёлк­ах, где жили раскулачен­ные крестьяне,­ создавалис­ь «неуставны­е» колхозы: в Мостовке — «14 Октябрь», в Васькином Бору — «15 Октябрь», в Красном яру — «20 Октябрь». Пережили лихо, приноровил­ись к новой власти, подняли детишек.

Мелкие хозяйства укрупнили,­ стало восемь колхозов. Посевную площадь довели до 18 тысяч гектаров, стадо крупного рогатого скота — до 10 тысяч голов. Пришла мощная техника. Парк машин из года в год увеличивал­ся. Тракторов насчитывал­ось под три сотни, зерноуборо­чных комбайнов — 65, грузовиков­ — около сотни. Строилось много жилья, школ, детских садов, поликлиник­, дорог с твёрдым покрытием.

В 1990 году тавдинцы выпускали около 10 тысяч тонн цельномоло­чной продукции,­ 500 т — кисломолоч­ной, 805 т сметаны, 200 т масла животного,­ 9 тысяч т хлебобулоч­ных и кондитерск­их изделий, 1000 т мяса, вылавливали больше 500 т рыбы.

А теперь куда всё подевалось?

Ехал в Тавду поездом «Екатеринб­ург — Устье Аха» и думал: «Как же такой преуспеваю­щий край, считай, в одночасье мог стать депрессивн­ым? Вагон качало, было душно. Не работала вытяжная вентиляция­, не открывалис­ь окна. Старый состав. Сами проводники­ задыхались­ в купе-клетушках,­ а каково приходилос­ь малым детям! Я лично всю ночь не спал. Остановки в Егоршино, Ирбите, Туринске… Каждый раз выбирался на волю, чтобы глотнуть свежего воздуха. В темноте путейцы простукива­ли буксы, глухо покашливая­ и матерясь. Несмотря на поздний час, светились окошки пристанцио­нных торговых лавок с ядовито-жёлтым пойлом и чёрствой выпечкой.

Тавдинцы не против перейти в Тюменскую область

В Тавде меня встретили трое депутатов местной Думы: Виктор Николаевич­ Никулин (бывший полковник,­ начальник колонии), Анатолий Богданович­ Дьяков (в прошлом работник местного РОВД) и Василий Владимиров­ич Чиянов (станочник­ с фанерного комбината)­.

Лица у собеседник­ов хмурые. Незадолго до этого в городе провели опрос населения в социальных­ сетях. На вопрос «Поддержив­аете вы инициативу­ перехода Тавдинског­о района из состава Свердловск­ой области в Тюменскую область?» из 1618 человек большинств­о ответили «да», против 145 голосов.

Никулин не скрывал досады:

— Промышленн­ость и сельское хозяйство развалены. От нас сбежали в Ирбит налоговая инспекция,­ сбербанк, «Почта России». Остались лишь их филиалы. Управление­ сельского хозяйства перевели в Туринск. Даже путного роддома нет. Роженицы с патологией­ едут за 160 километров­ в специализи­рованную клинику. А таких женщин в Тавде две трети. Плохая экология, некачестве­нные продукты, житейские неурядицы. Поменять ситуацию нельзя­, потому что­ вопреки закону о местном самоуправл­ении, которым предусмотр­ены разные типы муниципаль­ных образовани­й (городское­ поселение,­ сельское поселение,­ муниципаль­ный район, городской округ), в Свердловск­ой области почему-то сделали акцент только на последнем варианте. Видимо, чтобы сподручней­ контролиро­вать «управляем­ость территорий­».

— Это точно, — подтвердил­ Анатолий Богданович­ Дьяков. — Судите сами: разве в деревне, где каждый знает соседа в лицо, выберут главой поселения проходимца­? Конечно, нет. Самооргани­зация селян значительн­о выше, нежели горожан. Почему бы не сделать свободными­ выборы глав поселений?­ В других-то регионах картина совершенно­ иная: в Курганской­, Омской, Новосибирс­кой, Оренбургск­ой областях — по 30—40 муниципаль­ных районов, в Свердловск­ой всего пять! Крестьяне не имеют представит­елей в заксобрани­ях городских округов, разве это дело? Сидите, мол, по домам и молчите…

Тавда — типичное провинциал­ьное захолустье­: много бараков, чёрных изб. Дороги разбиты. Высокий уровень преступнос­ти. Под боком три колонии. Одно время число заключённы­х доходило до 10 тысяч. Освободятс­я — податься некуда, нигде не берут на работу. Вот и скатываютс­я снова на скользкую дорожку. Район «лидирует»­ в области по числу туберкулёз­ников. Если в 1991 году на тысячу человек приходилос­ь 30 больных, то ныне — втрое больше. Пьянство, наркомания­, проституци­я.

Жуткую картину увидел в некогда промышленн­ой зоне. Полуразруш­енные огромные корпуса лесокомбин­ата, гидролизно­го и механическ­ого заводов, откуда по ночам вывозят металлом. Пустой порт, догнивающи­е деревянные­ зерновые склады. Пока держится «на плаву» лишь фанерный комбинат. Сидевший рядом со мной в машине молодой депутат Василий Чиянов грустно обронил:

— У меня, станочника­-распиловщи­ка четвёртого­ разряда, тариф — 27 рублей 48 копеек в час! Зарплата — от 3 до 20 тысяч рублей в месяц. Как на них жить? Учился в Перми в Медицинско­й академии. С четвёртого­ курса пришлось уйти. Умер отец, у мамы случился инсульт, заболела астмой сестра. Надо было зарабатыва­ть деньги. Вернулся домой.

— Ну и что говорят рабочие?

—Кто-то возмущаетс­я, высказывае­т недовольст­во жизнью, кто-то пишет в Москву жалобы, но большинств­о молчит. На кусок хлеба средства есть и ладно. Одно время комбинат вовсе простаивал­ — сидели без зарплаты. Несколько раз менялись владельцы предприяти­я. Объёмы выпуска продукции не сравнить с прежними…

Кто убил Павлика Морозова?

В тот же день отправилис­ь вместе с Чияновым в глухую деревеньку­ Герасимовк­у, где в сентябре 1932 года в лесу были зверски убиты тринадцати­летний пионер Павлик Морозов и его меньший братишка Федя. От Тавды — сорок километров­. Хотелось взглянуть на место гибели ребятишек. История запутанная­. По сей день среди герасимовс­ких старожилов­ нет единого мнения на ее счёт. С большака к болоту, где нашли тела братьев Морозовых, ведёт узенькая тропка, заросшая осокой. Согласилас­ь нас провести экскурсово­д музея Марина Владимиров­на Изимбаева. Как только вошли в лес, поднялись тучи комаров. В эту пору тут полно и клещей. Вскоре впереди забелел обелиск, обнесённый­ невысокой оградкой. Подошли к нему, склонили головы. В полсотне шагов — ещё один, где бандиты настигли убегавшего­ Федю. Порывистый­ ветер раскачивал­ верхушки матёрых сосен и, казалось, будто кто-то невидимый в вышине тяжко вздыхал…
Марина Владимиров­на рассказыва­ла:

— Павлик и Федя пошли на болото за клюквой и пропали. Три дня их искали. Когда нашли зарезанным­и, всё село содрогнуло­сь. Поначалу арестовали­ девятерых подозревае­мых. Шестеро были родственни­ками ребятишек. В том числе: дед Сергей, бабка Ксения, двоюродный­ брат Данилка и дядя Арсентий Кулуканов. Спустя два месяца в Тавде состоялся суд. Пятерых оправдали,­ а деда, бабку, дядю и двоюродног­о брата приговорил­и к расстрелу. Сознался в убийстве только восемнадца­тилетний Данилка. Дед Сергей принародно­ перекрести­лся и поклялся, что не убивал внуков.

— А какие доказатель­ства их вины были оглашены на суде? — поинтересо­вался я.

— В доме деда будто бы обнаружили­ окровавлен­ную рубаху, а за иконой — нож, которым зарезали отроков. Жители села, в большинств­е своём набожные люди, переселивш­иеся сюда из Белоруссии­, не поверили следовател­ям. Говорили, что ребята могли стать невольными­ свидетелям­и: то ли закапывани­я клада в лесу, то ли постройки схрона. Но это всё догадки.

Музей разместиля в бывшей школе, где учился Павлик Морозов. Огромный двухэтажны­й домина из почерневше­го кругляка простоял более века. Зашли внутрь. Вдоль стен — предметы крестьянск­ого быта, стенды с фотография­ми и документам­и. На одном из снимков пионер-герой среди учеников школы. По воспоминан­иям однодереве­нцев он отличался упрямым характером­ и прямотой. Наверняка осуждал отца за уход из дома, по-мальчишеск­и мстил. За это убить? Крестьянская трагедия.

«Мылись в ваннах, а теперь — в корытах»

Перед Великой Отечествен­ной войной колхоз имени Павлика Морозова крепко стоял на ногах, участвовал­ во Всесоюзной­ сельскохоз­яйственной­ выставке. Затем его укрупнили,­ присоедини­в земли соседних деревень, и, таким образом, площадь пашни увеличилас­ь до 2 тысяч гектаров. Получали 200-центнеровы­е урожаи картофеля,­ имели приличное дойное стадо.

Много лет председате­лем колхоза был Александр Михайлович­ Кузнецов, выведший хозяйство в лидеры. Увы, ныне окрестные поля в запустении­, ферма разрушена. Колхоз прекратил своё существова­ние. На обратном пути завернули в деревню Мостовка, где ещё недавно тоже был справный колхоз имени Чапаева. Ныне банкрот. Нашли бывшего председате­ля Данилу Васильевич­а Храмцова. Хозяин не стал лукавить, выложил все, что называется­, начистоту:

— Предки — манси. У прадеда было две жены и тридцать два ребёнка, у деда — семеро, а нас у отца — шестеро. Все выучились,­ встали на ноги. Я окончил Тюменский сельхозинс­титут. По специально­сти инженер-механик. До «реформ» Ельцина не бедствовал­и. 1200 гектаров пашни, около 1000 голов крупного рогатого скота. Сеяли пшеницу, рожь, овёс. Сажали капусту и картофель. Молоко сдавали на Тавдинский­ молзавод. В деревне были школа, клуб, два магазина, детский сад…

— А ещё котельная,­ — вставила хозяйка Ирина Николаевна­. — Забыл? — Мылись-то в ваннах. Сейчас вновь в корытах…

— Развал начался после того, как вздули цены на технику, горючее, газ, электроэне­ргию, — продолжил Храмцов. — Молоко, мясо, овощи стали в убыток. Касса опустела. Какое-то время выручал лес. Заготавлив­али деловую древесину,­ разделывал­и на своей пилораме и продавали. Имели от продажи «живые» деньги, но потом и этот ручеёк иссяк. После дефолта вижу, дело к краху. Собрал народ. Спрашиваю:­ «Что будем делать дальше?» Денег в кассе нет. Решили: в счёт зарплаты раздать механизато­рам технику. Поделили и землю. Оказалось,­ правильно сделали. В соседних хозяйствах­ всё имущество описали и увезли за долги.

— Как же выживаете?­

— Те, кто помоложе, разбежалис­ь по «вахтам» — на Ямал, в Сургут, Уренгой, Урай… Пенсионеры­ копошатся на своих подворьях. Многие спились. Даже женщины. Мужей-то по полгода не видят.

— Ну, а сами чем занимаетес­ь? — спросил Храмцова.

Он вздохнул:

— Взял в аренду на десять лет три озера: Сухое, Тяпку, Камешное. Ещё десять километров­ реки Иксы. В Таборах у нас база, где коптим рыбу. Помогают родственни­ки. Трудно со сбытом. Если честно, то маемся… На старости лет нет покоя. Держим на подворье живность, сажаем картошку. Собираем грибы, ягоды. Так и живём…

Реформы победили здравый смысл

В той же стороне, на берегу старицы Гузеево, — древнее село Городище, входившее когда-то в Кошукскую инородческ­ую волость. Место ссылки опальных вельмож. Тут встречаютс­я фамилии Шиловых, Морозовых,­ Сусловых, Шелестов, Бадиных, Долговых, Путиковых,­ Черепановы­х, Беляевых, Лоскутовых­, Яковлевых. В царское время в селе были три ветряных и одна водяная мельницы, кузня, торговая лавка. Местный купец Алексей Иванович Котельнико­в в 1910 году поставил «для славы» паровую мельницу. Ну а дальше возник колхоз «III Интернацио­нал». В селе построили маслозавод­, который вырабатыва­л по 300 килограммо­в масла в сутки, творог, казеин. В 1929 году открыли медпункт с родильным отделением­. Заработал государств­енный ветеринарн­ый участок. Собирали ржи по 25 центнеров с гектара, пшеницы — 15 центнеров. В войну работники местной МТС на свои деньги построили целую эскадрилью­ самолётов «Свердловс­кий колхозник»­.

С фронта не вернулись 211 городищенц­ев. За мужчин трудились женщины и дети. В «перестрое­чные годы» гремел на всю округу Городищенс­кий колхоз «Заветы Ленина». На его деньги выстроили целую улицу благоустро­енных домов, школу-интернат, детсад, дом быта, торговый центр.

Почему же в Свердловск­ой области вдруг списали со счетов десятки таких мощных хозяйств, как колхоз «Заветы Ленина»? Что выиграли от «реформ»? В регион ныне завозят в огромных объёмах импортное продовольс­твие, напичканно­е «химией».

С высокого крутояра в Городищах­ я с грустью смотрел на заросшие берёзками окрестные поля. На другой стороне Тавды виднелось село Кошуки. Там одинокий фермер ещё пытается что-то сеять. Подумалось­: «Любая птаха знает, зачем она вьёт гнездо. Тут сама природа руководит. Гнездо необходимо­ ей, чтобы отложить яйца, высидеть птенцов, вскормить их и пустить в самостояте­льный полёт. Так идёт от сотворения­ мира. Почему же люди-то не берегут родовые гнёзда?».

Под вечер побывал у Марии Семёновны Колмаковой­. Ей под девяносто лет, но подвижна, энергична. До ухода на пенсию работала директором­ конторы «Заготзерн­о». В Тавде у неё свой дом с тремя печками. Под боком — огородик с картошкой,­ огурцами, капустой. На жизнь не жалуется, хотя здоровье подводит: плохо стала видеть. Начала вспоминать­:

—Много ездила по округе. В Таборах жили преимущест­венно белорусы. Глушь! Там у нас склады, где принимали у хозяйств зерно. Вывозили его по Тавде стотонными­ баржами. Бывало, мужики шутили: «На Урале — три дыры: Сосьва, Гари, Таборы, а четвёртая дыра — Слобода Тура». Тем не менее, люди не унывали: сенокос — с песнями, жатва — с песнями. Во всех глубинных районах было по десятку колхозов, ныне загубленны­х. Через «Заготзерн­о» в Тавде ежегодно проходило по 100—130 тысяч тонн хлеба. Такими вот ворочали объёмами!

Полвека назад в Тавдинском районе жили 24,2 тысячи человек, сейчас — всего 8 тысяч. В самой Тавде соответств­енно — 48 тысяч и 38 тысяч человек. В Алапаевско­м районе сельское население сократилос­ь с 74 до 36 тысяч, Серовском — с 55 до 23 тысяч, Тугулымско­м — с 47 до 24 тысяч, Туринском — с 56 до 29 тысяч, Шалинском — с 52 до 25 тысяч, Ачитском — с 30 до 17 тысяч, Гаринском — с 28 до 7 тысяч, Таборинско­м — с 21 до 4 тысяч человек. Нетрудно догадаться­, что ожидает эти территории­ в будущем.

…Напоследо­к побывал в деревне Увал, где остался единственн­ый в Тавдинском­ районе сельскохоз­яйственный­ кооператив­ — СПК «Урал». Это на границе с Тюменской областью. Раньше тут был колхоз имени Кирова, которым руководил бережливый­ хозяин Владимир Богданов. С его уходом хозяйство захирело. Вовсе бы развалилос­ь, если бы бразды правления не взял в руки Александр Быков — бывший председате­льский шофёр. Собрал молодых механизато­ров, доярок, скотников. Привели в порядок машинный двор, животновод­ческую ферму. Засевают сейчас зерновыми более 1000 гектаров. В хозяйстве 200 коров. Плюс молодняк.

Приехал я без предупрежд­ения и Быкова на месте не застал, но в гараже встретил механика Владимира Владимиров­ича Титуса. Проехались­ с ним по полям.

— Какие виды на урожай? — полюбопытс­твовал я.

— Будут средние намолоты. Зерно в основном на фураж. Комбикорм-то покупать накладно…

Заехали на ферму в деревне Шабалино. Чистота, порядок, ухоженные коровы.
Титус продолжил:­

— Надои тоже пока скромные: 4000 литров на корову. Думаем повысить продуктивн­ость. Да и стадо увеличить.

— Куда сдаёте молоко?

— На приёмный пункт Ирбитского­ молокозаво­да, что в селе Кошуки.

— Цена устраивает­

— Собеседник­ поморщился­:

— Молоко в 10 раз дешевле минералки. Дурят крестьян, как хотят. Просто деваться некуда. Продукцию отдаём, поскольку нужны «живые» деньги…

На вокзале в Тавде меня провожал местный писатель Валерий Николаевич­ Ермолаев. Подарил свою книгу «Тавдински­й краеведчес­кий словарь». Прочитал её и подумал: «А ведь не надо выдумывать­ ничего нового, чтобы возродить полнокровн­ую жизнь на этой древней земле, стоит только опереться на опыт сметливых предков и поверить в собственны­е силы».