“Может, они уже осознали необходимость не насиловать общество”

Провести широкую амнистию — в интересах власти, ее репутации.

Людмила Михайловна Алексеева не призывает, не требует и не просит. Она просто говорит то, что все мы вроде бы и сами знаем о происходящей вокруг жизни, но говорит так, что чувствуешь потребность — делать. Сейчас она считает необходимым побудить власть, а если надо, то и помочь ей, провести, наконец, широкую амнистию, в том числе и для фигурантов политических процессов.

— У нас уже много лет не было широкой амнистии, а при той судебной системе, следственной системе, которая у нас есть, амнистия необходима время от времени. Не только как акт милосердия, но и как некая коррекция того, что делает наш суд.

Я часто занимаюсь делами, про которые никто не знает, они не политические. Просто, когда выясняешь обстоятельства дела, то понимаешь, насколько актуальна сейчас старинная российская пословица: от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Буквально каждый может там оказаться, без всякого повода со своей стороны, по стечению самых разных обстоятельств. Вот дело красноярского журналиста Олега Леонтьева, которого в педофилии обвиняют. У парня есть алиби, и даже девочка от показаний отказалась, но ничего не помогает. Следственный комитет — это самая настоящая опричнина.

— На ваш взгляд, ведомство Бастрыкина выделяется на фоне других правоохранительных органов?

— Еще об одном деле, деле Андрея Чернякова1, которым я занимаюсь, я написала письмо Путину, которое ему передали на заседании Совета по правам человека прямо в руки. Написала лично от себя, не от какой-то организации.

Путин поручил дело это рассмотреть Патрушеву2, Патрушев меня пригласил, я больше часа с ним разговаривала. Я ему объяснила, что дело Чернякова не должен вести Следственный комитет, потому что в деле о торговле мандатами есть прямая связь с одним из заместителей Бастрыкина. У меня была просьба: естественно, надо выяснить, виноват Черняков или нет, но пусть это делает или СК МВД, или ФСБ. Патрушев сказал, что он доложит Путину. После этого мне позвонил от Патрушева его заместитель Булавин и сказал, что Путин распорядился, чтобы СК Бастрыкина расследовал вместе с СК МВД и при кураторстве директора ФСБ Бортникова. На самом деле никаких следов присутствия следователей МВД и кураторства Бортникова нет. Следствие продолжает бастрыкинский комитет, и парню грозит большой срок.

— Это все же резонансные дела. Может, разрабатывая проект амнистии, нужно было сосредоточиться на этой категории?

— Сами представители ФСИН, когда их спрашиваешь, как вы оцениваете контингент сидящих, сколько там людей совсем невиновных, отвечают — примерно треть. Это не только «болотное дело», это самые простые, никому не известные дела, не говоря уже о том, что выносятся непомерно жестокие приговоры людям из других двух третей и, наоборот, проявляется потрясающее великодушие к Сердюкову и Васильевой. Амнистия просто необходима, потому что нельзя в каждом деле отдельно разбираться.

— Есть несколько проектов амнистии. Какой вы считаете наиболее удачным?

— Было предложение, разработанное юристами из президентского Совета по правам человека: Тамарой Морщаковой и Анатолием Пашиным.

Был проект правозащитников, в работе над которым я участвовала. Мы предлагали широкую амнистию по ненасильственным преступлениям, плюс персонально по резонансным делам, которые волнуют общество. А именно: Ходорковский, «Пусси Райот», «болотное дело», «Гринпис». Говорят, как может быть амнистия по конкретным делам? В 1994 году Верховный совет амнистировал тех, кто участвовал в октябрьских событиях 1993 года, причем с обеих сторон. Значит, и сейчас можно провести амнистию таким образом. Это внесло бы в наше агрессивное общество, где люди не в состоянии выслушать друг друга, какое-то успокоение, и это было бы в интересах и общества, и власти.

Сейчас обсуждается и третий проект амнистии. Я в этом тоже персонально задействована, потому что идея была предложена комиссией «Круглого стола 12 декабря», которая специально занималась «болотным делом». Мы собирали показания свидетелей — участников этого митинга, которые могли служить доказательством, что массовых беспорядков не было. Собрали более 600 показаний, подготовили доклад, активное участие в этом приняли РПР-ПАРНАС и Комитет 6 мая (доклад был опубликован в №44 «Новой. — Прим. ред.).

Теперь эта комиссия выступила с идеей по сбору подписей за амнистию для «узников Болотной». Если помните, по поручению Путина был создан сайт Российской общественной инициативы. Если на нем собрать сто тысяч подписей, то Госдума обязана предложение рассмотреть. Я на этом сайте зарегистрировалась, но процедура сложная и долгая, и я боюсь, что мы можем не успеть. Поэтому решили собирать подписи самостоятельно, в том числе на пикетах. Очень надеюсь, что поддержка «Новой газеты» поможет нам собрать подписи.

— Понятно, зачем амнистия нужна обществу. Но нужна ли она власти?

— Во всех странах к таким датам, как двадцатилетие Конституции, проводится амнистия. Она, кстати, заметно разгрузила бы тюрьмы. У нас ищут, как наполнить бюджет, так вот, разгрузка тюрем — это большая экономия. Перед Олимпиадой было бы неплохо показать не оскаленную физиономию, а человеческое лицо. Мир, например, оценил инициативу нашего президента по поводу химического оружия в Сирии, его даже признали самым успешным политиком года. Амнистия, в которую вошли бы процессы, задевающие весь мир: «Гринпис», «Пусси Райот», Ходорковский, «болотное дело», — тоже прекрасно сработала бы. Для власти это было бы отличным выходом. Ну, как смотрится «болотный процесс» на фоне Бирюлева, где было переворачивание машин, погром, который показали по всем телеканалам, — и это считается хулиганством? А то, что происходило на Болотной, квалифицируют как массовые беспорядки… Взять и выпустить этих людей, не продолжая скандальное разбирательство, — это в интересах власти, ее репутации.

— Думаете, в Кремле, например, это понимают?

— Ну, им нужно помочь, поэтому мы и начали собирать подписи. Мы решили, что собираем подписи и в коробках относим в Думу. Слоган нашей акции: «Ваша подпись — их свобода».

— А какой из проектов амнистии лично вы просите поддержать?

— Любой годится, лишь бы он не был изуродован поправками, как был изуродован проект экономической амнистии, предложенный бизнес-омбудсменом Титовым. Он рассчитывал, что более ста тысяч предпринимателей выйдут на свободу, а вышло чуть больше тысячи. Там на завершающем этапе работы был внесен дикий пункт, что люди должны возместить ущерб. А ведь среди людей, сидящих за экономические преступления, есть существенная доля тех, кто подвергся рейдерскому захвату своих предприятий. Так теперь они еще и заплатить должны, чтобы выйти? Это называется — отпускаем за выкуп. Какая же это амнистия?

— Есть ли противодействие проекту амнистии со стороны силовиков?

— Я совершенно лишена информации из так называемых коридоров власти, я могу только наблюдать, как власть реагирует на наше недовольство. У нас система единовластия, но не такая, как при Сталине, потому что на уровне исполнения у нас никакого единовластия нет, а есть полный бардак. Управляют люди назначенные, при сложившейся системе это не лучшие управленцы, это люди «чего изволите».

— Родственники «узников Болотной» тоже обратились с письмом к депутатам Госдумы…

— По Конституции амнистию объявляет Госдума, никакой подписи президента не требуется, поэтому вроде бы правильно обращаться к депутатам. Но, исходя из особенностей нашей политической системы, у нас Дума пальцем не пошевелит, пока президент не скажет. Поэтому, может, имеет смысл и к нему обращаться. Я считаю, что чем больше будет инициатив насчет амнистии, тем лучше. Нужно доказать, что это общее желание.

— Может ли широкая амнистия, если она будет объявлена, стать неким поворотным пунктом во взаимоотношениях власти и общества?

— До этого момента государство общество только запугивало и обманывало. Трудно сразу отказаться от дурных привычек. Люди, например, мучительно бросают курить, вот и здесь я понимаю, что будут какие-то рецидивы со стороны власти. Но взрыва не хотим не только мы, но и они тоже — и поэтому, может, они уже осознали необходимость не насиловать общество, а вести с ним уважительные переговоры. Некоторые попытки были, пусть даже выборочные, в Москве или в Екатеринбурге 8 сентября, когда они очень смешно, в упоении, говорили, что это первые честные выборы. Они признавали тем самым, каковы были выборы прежде, собственно, и доведшие людей до выступлений и демонстраций.

Там, где общество настойчиво выказывает свое недовольство, с ним приходится считаться, хотя бы в пределах столицы. Заметили, что почти не стало мигалок в Москве? Федерация автовладельцев России, «Синие ведерки» — это их заслуга. Многих чиновников лишили мигалок.

— Но есть и обратные примеры. Скажем, ситуация в Общественных наблюдательных комиссия3, в которых сейчас активно протаскивают силовиков…

— Это давняя история, которая тянется с 1997 года, когда группа правозащитников во главе с Валерием Борщевым задумала создать законопроект об ОНК и провести его через Думу. Тогда была в Москве общественная палата, это не то, что сейчас называется Общественной палатой, тогда она целиком состояла из представителей и активистов общественных организаций, а Борщев, который был депутатом Госдумы от «Яблока», был руководителем. Так вот, в эту палату пришел какой-то из сотрудников системы исполнения наказаний и говорит: «Вы вообще соображаете, что вы делаете? Мы что, будем пускать людей в тюрьмы, вас пускать?»

Мы разработали законопроект, принимали участие в рабочих группах в Госдуме. Он прошел Госдуму, но его зарубила потом администрация президента, потому что у правительства якобы не было на это денег. Ерунда полная, какие деньги, когда все работают бесплатно?

Но Борщев на это всю свою жизнь положил, и в 2008 году закон все же был принят, после 11 лет мучений. Причем он был ухудшен. По нашему проекту предлагаемые общественными организациями кандидатуры утверждал уполномоченный по правам человека при президенте. А Владимир Владимирович Путин передал это право Общественной палате как более управляемому механизму. Тем не менее в первый раз, когда были выборы, нам было совсем просто, потому что противоположная сторона была не готова. Людей, которые хотели тратить свое время бесплатно на посещение столь неприглядных мест, у них не оказалось, поэтому были только наши выдвиженцы. ОНК работали довольно активно.

Во ФСИН переполошились, и, по-видимому, не только там. ОНК — это первые и пока единственные законодательно установленные инструменты общественного контроля государственных органов. Все общественные советы — это показуха. Работа первых ОНК перепугала до смерти, и когда подошла пора формировать второй созыв, то здесь Общественная палата оказалась служанкой. Я не отрекусь от этих слов, я считаю, что Общественная палата работает вместе с руководством ФСИН на обезвреживание системы ОНК. Они нашли лазейку и под видом общественных организаций проводят в ОНК ветеранов ФСИН, прокуратуры, полиции… Второй раз нам было уже очень трудно, но тем менее тогда удалось сохранить московскую ОНК. Но с третьего раза, похоже, удается все порушить. Если не будет переизбран председателем Борщев, то считайте — московская ОНК погибла.

Это совершенно сознательная политика, и то, что происходит сейчас с ОНК, для нас не новость, потому что сейчас у нас и вместо Думы имитация Думы, и вместо суда — имитация суда, ну и теперь они хотят, чтобы вместо ОНК была имитация ОНК.

P.S. В следующем номере «Новой» читайте продолжение интервью с Людмилой Алексеевой — о том, чем похожи и чем отличаются политические процессы советской и современной эпох.