Протесты рыболовов как опыт новой солидарности

Гражданское общество в России зарождается на основе собственнических инстинктов.

Массовые протесты рыболовов-любителей, прокатившиеся по всей стране, представляют собой опыт акций гражданской солидарности, уникальной для сегодняшнего российского общества, жёстко разделённого по классовым, возрастным и региональным стратам. «Свободная пресса»уже писала о намерении властей провести приватизацию водоемов. Эта новация рублем ударит по 25-30 млн. рыбакам – за право посидеть с удачкой государство намерено ежегодно собирать 65-75 млрд. рублей.

Единственной идеей, способной, как выясняется, сплотить все слои населения, является противостояние либеральной бюрократии, уповающей на приватизацию, как на панацею от всех проблем. В глазах простых россиян второе издание гайдарономики разрушает сложившийся в начале девяностых компромисс между государством и обществом, основанный на взаимном невмешательстве в дела друг друга. Можно ли расценивать «рыбацкий протест», как первый шаг к зарождению в России гражданского общества, в чём его сила и в чём слабость – об этом и о многом другом «Свободная пресса» спросила у Директора центра аграрных исследований Российской академии народного хозяйства и госслужбы Александра Никулина ипроректора Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинки) Василия Жаркова.

«СП»: – Первое, что обращает на себя внимание при анализе протестов в защиту бесплатной рыбалки – это их масштабы. Ни митинги в защиту 31-ой статьи Конституции, ни требования освободить Михаила Ходорковского оппозиция и близко не собирала столько народу. С «рыболовными протестами» можно сравнить только митинги пенсионеров против монетизации льгот, да акции протеста водителей-«праворульщиков».

А.Никулин: – Сравнение не вполне корректно. И против монетизации, и против запрета автомобилей с правым рулём протестовали, как правило, представители той региональной или социальной страты, которых это непосредственно касалось – соответственно, пенсионеры и жители Дальнего Востока, по которым запрет «правого руля» ударил бы особенно сильно. Российское общество достаточно жёстко стратифицировано по классовому, возрастному и региональному признакам. Проблемы бедных стариков мало волнуют людей трудоспособного возраста, относящих себя к обеспеченным, а любая катастрофа, произошедшая в Москве, в регионах воспринимается в целом с равнодушием, если не со злорадством.

В этом смысле протесты рыболовов уникальны хотя бы потому, что митинги одинакового накала прошли в Москве, Казани и Владивостоке, а в рядах митингующих пенсионеры стояли плечом к плечу с обеспеченными молодыми людьми. Что позволило соединить несоединимое, казалось бы, российское общество? Я думаю, это попытка либеральной бюрократии кодифицировать и тем самым взять под контроль одну из главных неформальных практик, на которых и основана сегодня повседневная жизнь населения России.

В.Жарков: – Возможно, дело здесь в многовековом опыте общинного землепользования. Понятие частной собственности на леса и реки до сих пор не воспринимается в русском сознании. Лесные и водные угодья используются в соответствии с неформальными, веками сложившимися практиками. Традиционно собственность на леса и реки признавалась только в том, что касалось их первичного содержания – недопустимым, да и то с оговорками, считалась вырубка чужого леса или отвод воды. Но, скажем, грибы, ягоды, рыба обычно воспринимаются как то, что не может быть в чьей-то собственности.