Сегодня сложилась очень простая ситуация: многие либерально настроенные люди выступают “за мигрантов”, а все остальные – против. И в нынешней ситуации эти либералы, скорее всего, обречены проиграть. Не в плане борьбы за народное мнение – нет у них медиаресурсов, чтобы овладеть массами. И не в плане реальных госрешений – элитам одинаково побоку что мнение жителей спальных районов, что обладателей долгосрочных шенгенских виз.

Либералы проиграют во внутриинтеллигентской битве за умы “неопределившихся”. Просто потому, что на поле интеллектуальной войны сторонники и противники трудовых мигрантов пользуются разным арсеналом. Точнее так – одни пользуются всем, а другие – почти ничем.

В итоге на бранном поле с одной стороны стоит рыцарь, закованный в латы статистики, вооруженный мечом эмоций и щитом исторических аналогий. А противостоит ему голенький Давид в наколенниках, у которого праща вроде и есть, а вот все неполиткорректные камни он благополучно выкинул. А все потому, что, по мнению первых, в многонациональной России есть национальный вопрос, а, по мнению вторых, в любой проблеме виновата социально-экономическая реальность.

Например, либерально настроенные люди отрицают саму возможность дискуссии о том, могут ли национально-культурные особенности быть фактором конфликтогенности. Между тем, в разных традициях – различное отношение к женщинам, к старикам, к понятию чести. Если я приеду в Японию и, не разуваясь, первым и без поклона протяну руку пожилому главе семейства, то на меня посмотрят косо. Журналистке из Киева не позволят без платка вести программы на грозненском телевидении. А “потеря лица” для жителя Таиланда куда болезненнее, чем для любого туриста, приехавшего в эту страну.

Мы живем в огромном мире, полном социальных предрассудков. В Грузии мне однажды стоило попросить зажигалку у местных аксакалов, чтобы затем весь вечер пить их домашнее вино под объединяющий тост “За инопланетное вторжение – чтобы людям всей земли было против кого дружить”. Я бы мог развернуться и уйти – с точки зрения грузинского закона это было бы непредосудительно. А с точки зрения грузинской культуры гостеприимства?

Другой пример — в Турции местные девушки никогда не уступают ухаживаниям незнакомых мужчин – даже в столь располагающем к этому месте, как ночной клуб. Турецкий мужчина должен ужом виться вокруг понравившейся ему соотечественницы, чтобы заслужить ее благосклонность и номер телефона. И каждый мужчина в этой стране привык, что “нет” из уст девушки означает не отказ, а лишь “ты продолжай, а я подумаю”.

И когда житель Стамбула оказывается в Москве или Киеве, то привозит с собой и эту практику общения. А мы потом слышим от наших прямолинейных девушек о “чрезмерной приставучести” и “непонятливости” турецких ловеласов.

Мои коллеги с Северного Кавказа рассказывали о том, что в регионе борьба популярнее ударных единоборств в том числе и потому, что, с точки зрения национальной традиции, получить удар по лицу – несмываемое оскорбление. А в отечественной традиции затрещина редко приводит к необратимым последствиям. Но если только ты предложишь провести анализ национально-культурных традиций диаспор, то тебя обвинят в фашизме.

Сложилась целая культура экспертного умолчания. Согласно этой точке зрения, национальных традиций не существует. Культурных особенностей – тоже. Поведенческих практик, выросших из традиционного для региона воспитания – тем более. Либеральное мнение всякий раз анализирует сферических людей в вакууме. Единственное, что позволяется брать во внимание – это социально-экономический пласт.

Адепты этой позиции убеждены, что единственным виновником любого межнационального напряжения может быть государство. Именно оно не доглядело, не уследило и пустило на самотек. Полиция коррумпирована, местное население – люмпенизированно, чиновники – продажны. В этой схеме люди занимают роль универсальных деталек из паззла: единую картинку можно собрать даже из разных наборов. А когда начинаешь говорить о том, что в разных наборах, вообще-то, лежат разные детали и от этой цветущей сложности не стоит отмахиваться – тебя предают остракизму.

Прежде чем объединяться, надо размежеваться. Понять, где у нас точки пересечения, а в чем кроются возможные предпосылки для конфликта. Например, у выходцев с Кавказа высокая внутригрупповая пассионарность (уже вижу, как морщатся противники теории Гумилева. Если угодно, замените “пассионарность” на, скажем, “энергию роста”). Так вот, если мы будем отрицать этот рядовой факт, то никогда не поймем, как эту особенность превратить в ресурс. Мы будем обречены раз за разом сталкиваться с издержками этой самой пассионарности.

Создается ощущение, что либералы в своем интересе к индивиду стремятся к отказу от любых коллективных идентичностей. Но, если мы не поймем, что в Москве (как и в любом другом городе), есть не только универсальные россияне, но еще русские, ингуши, узбеки, чеченцы, киргизы, кабардинцы, таджики, осетины и так далее, то любой конфликт, вырастающий, в том числе, и из разности национально-культурных особенностей, мы будем пытаться лечить социальными прививками. Однако высокая температура у больного может быть признаком самых разных болезней – от банального ОРЗ до лихорадки. Много ли проку лечить все парацетамолом?

Давайте признаем, наконец, что национальность – это чуть больше, чем яркий национальный костюм в учебнике фольклора. Что разное воспитание влияет на поведение двух людей не меньше, чем одинаковый уровень доходов. Что привитую с детства трактовку понятий “сила” и “слабость”, “честь” и “бесчестье” нельзя вот так взять и выкинуть на свалку истории. Мы привыкли считать культурную особенность фактором конфликта, но не причиной. Но в некоторых случаях этот фактор вполне способен перерасти в самодовлеющую причину.

И когда мы это признаем, то сможем вести разговор об интеграции, адаптации и условиях сосуществования. Прекратим воспринимать события в Бирюлево через черно-белую призму “беспредела понаехавших” или “беспредела “понаостававшихся”. Перестанем, наконец, испытывать иллюзию, что межнациональная напряженность возможна лишь при попустительстве властей и полиции. Но для этого надо для начала хотя бы не побояться назвать вещи своими именами.