В кабинете Аркадия Дворковича в президентской администрации на Старой площади (когда-то там размещался личный аппарат Сталина) масса внешних атрибутов прежней советской власти. Помещение большое, но слегка обшарпанное. Там стоит положенная по этикету батарея дешевых белых телефонов из пластмассы, на которых нет ни диска набора, ни кнопок, но которые соединены напрямую с кабинетами других важных персон. Есть письменный и приставной столы, образующие букву «Т», у подножия которой сидят подчиненные Дворковича во время совещаний с боссом. Есть там и мягкий диван. Хотя в его кабинете не найдешь ни золота, ни панелей из орехового дерева, как у его начальника, президента Дмитрия Медведева, Дворкович не простой чиновник и не канцелярская крыса. Будучи одним из авторов российской программы либеральных реформ и специальным советником президента по экономическим вопросам, он производит совсем другое впечатление.

Впервые я встретился с Дворковичем примерно в 2000 году, когда он был молодым еще помощником тогдашнего министра экономического развития и торговли Германа Грефа, который в то время приступил к осуществлению плана по модернизации российской экономики. Дворкович учился в респектабельном Стокгольмском институте переходной экономики (Stockholm Institute of Transition Economics), и «понимал» свободный рынок. Мы час говорили о правиле, устанавливающем длину электрического шнура на холодильниках, и о том, как трудно избавиться от этих глупых российских норм.

Сегодня Дворкович вырос и стал одним из самых влиятельных либеральных реформаторов нового поколения, работающих на государственной службе. Business Week назвал его в 2003 году одним из 50 возможных будущих мировых лидеров. Греф быстро продвинул его по служебной лестнице до уровня замминистра, а затем Медведев в 2008 году сделал его специальным экономическим советником. Дворкович стал тем голосом разума и рассудка, который шепчет в уши Медведеву.

Неоднородные инвестиционные успехи

По мере приближения президентских выборов Медведев высказывается все откровеннее. В конце марта он заявил, что инвестиционный климат в России «очень плохой». Инвестиции восстанавливаются после кризиса, хотя и очень медленно. По оценкам Росстата, Россия в 2010 году привлекла 13,8 миллиарда долларов прямых иностранных инвестиций. Это меньше показателя 2009 года в 15,9 миллиарда, и намного меньше рекордной цифры в 80 миллиардов долларов в 2008 году. Тем не менее, хотя в целом объем прямых иностранных инвестиций уменьшился, количество сделок возросло. В первые месяцы текущего года была достигнута целая серия стратегически важных инвестиционных договоренностей, и во главе этих начинаний идет автомобилестроительная отрасль. «Мы надеемся привлечь в Россию новые инвестиции, причем не только в сборку автомобилей. Не уверен, что этого можно добиться за счет повышения пошлин; речь идет о качественном улучшении инвестиционного климата», – говорит Дворкович.

Государство постановило, что те автопроизводители, которые не могут увеличить свое производство до уровня свыше 300000 единиц в год, с 2020 года будут платить более высокие импортные пошлины. Аналогичная схема в настоящее время разрабатывается для фармацевтической отрасли. «Но ситуация с фармацевтикой немного иная. Здесь налицо большой внутренний спрос, особенно со стороны государства; здесь другая обстановка, и мы можем привлекать инвестиции в соответствии с размерами рынка. Если есть некая уверенность [в росте спроса], то иностранные компании будут размещать здесь производство, и не надо будет поднимать пошлины», говорит Дворкович мягким голосом на английском с небольшими запинками.

Перестройка в автомобилетроении прошла с огромным успехом, поскольку государство в своей инвестиционной политике предусмотрело налоговые льготы и гарантии, которые привлекли в страну большую часть ведущих мировых производителей. И большинство из них согласилось в феврале удвоить или даже утроить объем выпускаемой продукции в предстоящие девять лет. Министерство промышленности и торговли, возглавившее реформы, утверждает, что Россия готова конкурировать на мировом автомобильном рынке, хотя Дворкович в типичной для него манере дает более сдержанные оценки. «Мы пока не вполне готовы конкурировать на равных с зарубежными автопроизводителями, но ВТО предусматривает семилетний переходный период, а этого достаточно, чтобы существенно повысить конкурентоспособность. Нам нужны хорошие стратегические инвесторы», – заявляет Дворкович, часто выступающий перед иностранными инвесторами на конференциях.

Главный упор в инвестиционной политике Медведев делает на дополнительные прямые иностранные инвестиции, однако Дворкович говорит, что Кремль надеется на рост инвестиций во всех формах. Вложения стратегических инвесторов это самый лучший вариант, но Кремль не отказывается и от партнерств, совместных предприятий, и проектов, которые могут быть реализованы вместе с инвесторами. «Но мы пока только в начале процесса», – признает Дворкович в характерной для него серьезной и откровенной манере.

Главное это приватизация

Государство в своих усилиях по улучшению инвестиционного климата продвигается вперед страшно медленно, если вообще продвигается. Дворкович заявляет, что виной тому в основном всепроникающее присутствие государства едва ли не во всех отраслях экономики. Он говорит, что продавать надо все, за исключением нескольких стратегических компаний – и чем быстрее, тем лучше. «Мы уже договорились о продаже государственных долей, но это вопрос времени. Тем не менее, совершенно понятно, что со временем нам не нужно будет государственное участие в большинстве секторов».

Среди особых случаев он называет государственную железнодорожную монополию, федеральную компанию электросетей, государственную сеть нефтепроводов, а также газовый гигант «Газпром». Все остальное, включая второй по величине банк России ВТБ, со временем пойдет с молотка.

Но здесь есть одна загвоздка: приватизация, наряду с остальными процессами реформ, идет медленно, несмотря на попытки правительства нарастить скорость. «Президент уже приказал ускорить темпы [приватизации], – говорит Дворкович. – На этой неделе правление Национального банковского совета приняло решение об уменьшении в течение трех лет доли Банка России в капитале Сбербанка в размере 7,58%, и теперь ждет оптимального момента для его реализации. Это произойдет в 2011-м или в 2012 году, в зависимости от ситуации на рынке. Но решение уже принято. Дело сделано».

Несмотря на преобладание Сбербанка над всеми другими банками по размерам депозитов, Дворкович заявляет, что Кремль не против снизить долю государственного участия до уровня менее 51%. Но на это уйдет время, отмечает он, поскольку Думе надо будет внести поправки в закон, чтобы можно было продать больше акций, а «Сбербанку понадобится получить согласие на это у своих миноритарных акционеров».

Коррупция это симптом, а не болезнь

Большая часть критики в адрес России звучит по поводу высокого уровня коррупции в стране. Однако Дворкович считает, что говорить так – значит ставить телегу впереди лошади. По его словам, коррупция это показатель большого объема государственной собственности, а следовательно, программа приватизации является также одним из наиболее эффективных средств для снижения коррупции.

Медведев поднял ставки, выступив 31 марта в Магнитогорске с резкой критикой в адрес государственных предприятий и такого негативного явления, как присутствие правительственных чиновников в советах директоров компаний. Во время этого выступления Дворкович сидел рядом с президентом. «Российские руководители, такие как заместители премьер-министра и министры, будут выведены из состава советов директоров принадлежащих государству и контролируемых государством компаний», – заявил Медведев, назвав это частью усилий по повышению их эффективности.

Поскольку такие корпоративные должности являются для чиновников из правительства крупным источником доходов, эта инициатива наверняка натолкнется на мощное сопротивление. Но она также показывает, что президентская администрация пытается бить по правильным местам. «Коррупция это системная проблема, поскольку это не просто кучка преступников. Она существует на всех уровнях и сохраняется из-за государственного участия в экономике, – отмечает Дворкович. – Если мы сумеем его уменьшить, то снизится и потенциал коррупции. Коррупция связана с теми льготными условиями, которые созданы для государственных компаний».

Итак, проблемы, с которыми сталкивается Россия, вполне понятны. Понятны и способы их решения. Но это никак не объясняет то, почему процесс реформирования идет настолько медленно. В своей редакционной статье в конце марта шведский аналитик Андерс Аслунд (Anders Aslund) сравнил Россию с Эстонией, указав на то, что эта маленькая прибалтийская республика почти завершила свои реформы и уже пожинает их плоды. Скрытый смысл заключался в том, что Россия не хочет проводить реформы, потому что слишком много чиновников делает в условиях их отсутствия большие деньги. Дворкович дает более взвешенное объяснение.

Во-первых, он говорит, что система слишком велика, а реформаторов слишком мало, поэтому Кремль может одновременно решать ограниченное число проблем. «Мы добились успехов в сокращении волокиты, и сейчас нужно получать меньше разрешений, чем раньше, но концентрация усилий здесь недостаточна. Это очень большая система, и если люди знают, что какому-то вопросу придается политическое значение, они занимаются этим вопросом. Если нет, они отступают назад и продолжают делать то же самое, что и до реформ».

Но есть и более масштабная проблема. Огромный размер страны означает, что федеральное правительство по сути дела не обладает достаточной силой, чтобы заставить регионы проводить реформы, если сами регионы участвовать в этом процессе не хотят. «Есть некоторые регионы, уже сейчас действующие очень активно и очень успешно. Это Калужская область [где расположено одно из главных в России автомобильных производств] и Татарстан, являющиеся хорошим примером активных и прогрессивных регионов, – говорит Дворкович. – Огромная ответственность ложится на губернаторов и мэров в регионах. Нам надо внедрять самые лучшие методы работы по всей России, но мы не можем навязывать их сверху. Мы можем сделать больше, чтобы все это заработало, но мы не [маленькие и прогрессивные бывшие советские республики] Грузия и не Эстония – ведь обе эти страны меньше одной области в России».