Глава “Нового литературного обозрения” Ирина Прохорова в интервью DW рассказала о причинах ужесточения цензуры в России и о том, что заставляет творческих людей выходить на улицы.

Главный редактор издательства “Новое литературное обозрение”, историк культуры, литературный критик Ирина Прохорова в последнее время часто упоминаемая в СМИ как сестра кандидата в президенты Михаила Прохорова, поделилась с DWсвоим взглядом на природу цензуры в России и рассказала о том, почему люди искусства стали чаще появляться на политическом поле.

DW: Есть ли сегодня в России цензура и уместны ли здесь, на ваш взгляд, параллели с советской системой ограничения свободы слова?

Ирина Прохорова: Конечно, официальных цензурных комитетов в сегодняшней России нет. Но по сравнению с 1990-ми, когда мы вовсе стали забывать о цензуре, в последние лет десять у нас возникло такое явление, как самоцензура. Появляется она не сама по себе, а в связи с системой прецедентов и даже намеков со стороны репрессивных органов. А в последние месяцы мы видим странное сочетание: с одной стороны, прорыв свободы в прессе, где стали широко обсуждаться политические проблемы, с другой – попытки создания новых форм цензурирования. Вместо общественных дебатов, которые необходимы, возникают репрессии, и это настораживает.

– Как вы представляете себе эти общественные дебаты?

– В развитом обществе власть общественного мнения важнее и страшнее, чем судебные разбирательства, потому что когда общество что-то обсуждает, это имеет мощное воздействие. Было бы замечательно, если бы мы пошли по этому пути – создания системы координат, на основании которой общество бы решало проблемы. Нас же пытаются вернуть в “прокрустово ложе” ошметков разных этических кодов, не учитывая, что мы развиваемся, и этические нормы того же советского общества плохо подходят к сегодняшнему дню.

– Не кажется ли вам, что репрессивные методы власти неадекватны и вызывают обратный эффект в виде отторжения? Власть этого не понимает?

– Да, наказание должно соответствовать преступлению, а его неадекватность влечет за собой еще большее напряжение. Здесь-то и заключается проблема отсутствия диалога между властью и обществом. Свобода слова ведь существует не для того, чтобы сеять крамолу, как это зачастую кажется чиновникам, а для того, чтобы наладить диалог между людьми и властью. Именно дискуссии в СМИ позволяют власти видеть объективную картину происходящего и адекватно реагировать. Я не думаю, что наверху сидят злоумышленники, но ощущение того, что у них весьма искаженное представление о настроениях, есть.

– Вы работали в 1980-е в “Литературном обозрении”, в 1990-е – в созданном вами “Новом литературном обозрении”, сегодня у вас свое издательство. Когда работалось сложнее всего в плане давления извне?

– Если сравнивать нынешнюю ситуацию с советским периодом, то говорить о прогрессе можно со спокойной совестью. В советское время существовал Главлит, было немыслимое количество запретов. Свобода начала появляться после 1988 года, хотя и тогда было трудно работать – недаром я пришла к мысли о создании собственного журнала. 1990-е годы в смысле свободы творчества были самыми золотыми. Что касается сегодняшнего дня, то пока я работаю, как работала, продолжая делать то, что считаю нужным. Думаю, как только сам начинаешь предугадывать, тут и начинается самоцензура.

– Вы общаетесь с творческими людьми. Их интерес к политике усилился? Если да, то как это можно объяснить?

– Наверное, не к политике в узком смысле этого слова, а к общественным проблемам, и это возникло не сразу. Общество в последние два-три года стало серьезно размышлять о том, что происходит, как бороться с противозаконием. Такая активность никогда не прекращалась. Другое дело, что она не выливалась в массовые движения. Сейчас наступает новый этап. И мне кажется важным, что много молодых людей втягивается в этот процесс. Плохо, когда общество пребывает в апатии. И, кстати, это плохо для самой власти. Сейчас же происходит нормализация – все так и должно быть: люди недовольные должны выходить на улицы, и власть должна учитывать их мнение.

– Вас не было в Москве, когда была “прогулка литераторов”?

– Да, к сожалению, я была в командировке, но следила за происходящим в интернете.

– То есть вы бы пошли, если бы здесь были?

– Разумеется.

– Вы видели спектакль “Берлуспутин”?

– Не успела, но, если будет возможность, обязательно посмотрю.

– Как вы думаете, почему в Петербурге пытались его запретить, несмотря на то, что в Москве он идет?

– Когда отсутствует настоящая общественная мораль, начинается местный произвол, каждый перестраховывается и сам себе находит запретные темы. Это, кстати, новое явление – запреты спектаклей. Раньше этого не было, и это очень тревожный сигнал.

– На днях на допрос вызвали фотографа Сергея Беляка по поводу его нового фотоальбома” Девушки парии”. Запрет выставок у нас ведь тоже относительно новая вещь. Это к цензуре на ТВ мы привыкли…

– Вот, кстати, это привыкание к тому, что за всякую ерунду люди могут подвергнуться гонениям, мне тоже кажется грустным явлением. Видно, что в самих эшелонах власти нет никакой договоренности, что считать недопустимым. Отсюда такие ситуации. Получается, что есть какая-то общая установка на идею цензуры без понимания того, для чего она нужна.

Конечно, невозможно жить вообще без границ, и в обществе тоже должно быть уважение к власти. Прямые оскорбления президента, с моей точки зрения, неприемлемы. Можно критиковать, выдвигать какие-то требования, но откровенное хамство стоит в том же ряду недопустимого. Но поскольку у нас нет взаимного уважения, мы кидаемся из крайности в крайность.

– Недавно в российском правительстве появился новый министр культуры – Владимир Мединский. Эта фигура что-то решает?

– Насколько я могу судить, его назначение не вызвало восторга в культурной общественности. Может, в силу того, что его персона сильно идеологизирована, а все его книги направлены на имперское самовосхваление… С другой стороны, я считаю, что человека надо судить по его делам. Надо подождать несколько месяцев. Может, он окажется хорошим менеджером, может, нет.