На прошлой неделе в Петербурге прошло первое заседание по делу двенадцати активистов местного отделения партии “Другая Россия”, обвиняемых в продолжении деятельности запрещенной “Национал-большевистской партии”. Процесс над “другороссами” правозащитники называют политическим, за ним следит сам лидер “Другой России” Эдуард Лимонов. О том, почему “Другая Россия” — это не НБП, зачем родителей “другороссов” вызывают в качестве свидетелей обвинения, а также о деятельности “полицейских агентов” внутри оппозиционного движения “Росбалту” рассказал один из подсудимых, лидер петербургского отделения “Другой России” Андрей Дмитриев.

— Андрей, почему на скамье подсудимых оказались именно эти 12 человек?

— Это почти полностью руководство отделения “Другой России” в Петербурге и ключевые активисты. Хотя несколько человек случайно попали в этот список. Вадим Мамедов, например. Он давно уже не участвует в деятельности организации. Так же как и Алексей Марочкин, который почему-то указан еще и как организатор. Хотя он просто музыкант, и уже несколько лет не появлялся на акциях.

— В чем вас всех обвиняют?

— Нас обвиняют по статье 282 уголовного кодекса — организация и участие в деятельности экстремистской организации, деятельность которой запрещена судом. У меня, Андрея Песоцкого и Алексея Марочкина это часть первая, у остальных часть вторая.

— Имеется в виду участие в НБП?

— Да. Национал-большевистская партия была запрещена судом в 2007 году. А правоохранительные органы полагают, что мы возобновили деятельность НБП в Петербурге. В обвинительном заключении сказано, что я, “действуя из экстремистских побуждений, с целью продолжения противоправной деятельности” НБП, созывал собрания, вербовал новых членов, распространял экстремистские
материалы и участвовал в несанкционированных акциях. Формулировки у полицейских просто замечательные. Например, утверждается, что в моей деятельности был преступный замысел.

Из материалов обвинительного заключения: “Реализуя вышеуказанный преступный умысел, Дмитриев А.Ю., осознавая, что достижение оптимальных преступных результатов возможно за счет привлечения лиц, с которыми он лично знаком, имеющих опыт и навыки работы в сфере организации деятельности межрегиональной общественной организации, распределив преступные роли и разработав план их объединения под своим руководством, в период времени с 07.08.2007 г. по 02.02.2008 г. на территории г. Санкт-Петербурга привлек в межрегиональную общественную организацию “Национал-большевистская партия” Песоцкого А.А. и Марочкина А.Б., которые выразили свое согласие участвовать в организации деятельности межрегиональной общественной организации “Национал-большевистская партия” в г. Санкт-Петербурге”.

Вообще, мы не согласны с запретом НБП и обжаловали его в Европейском суде по правам человека. Но надо пояснить, что именно запрещено. Во-первых, само существование “Национал-большевистской партии”. Во-вторых, ее флаг — черные серп и молот в белом круге на красном фоне. Но “Национал-большевистская партия” и не существовала с 2007 года, ее флаг никто не использовал и название НБП никто не употреблял. В то же время ни Эдуарду Лимонову, ни мне, ни моим товарищам или другим бывшим членам партии никто не запрещал заниматься политической деятельностью. Поэтому мы участвовали сперва в деятельности коалиции “Другая Россия”, затем создали партию с тем же названием, которую возглавил Лимонов, а в Петербурге – я. Несколько раз подавали документы в Минюст, пытаясь ее зарегистрировать. То есть были полностью в правовом поле.

— А какие флаги использовала “Другая Россия” на своих акциях?

— Запрещенный российским законодательством флаг НБП точно не использовался. Был красный флаг с белым кругом и “лимонкой” внутри. Был черный с белым кругом и черным серпом и молотом. “Имперку” использовали. Но это все флаги не запрещенные. А в нашем уголовном деле и на заседаниях суда оперативные работники Центра “Э” утверждают, что мы используем запрещенный флаг.

— На что они опираются в своих показаниях?

— Они говорят, что мы продолжали деятельность НБП с конспирацией и частичными изменениями. Например, что на различных мероприятиях присутствовала символика, схожая с символикой НБП. Но тогда и флаг Туниса можно записать в символику НБП — у них красный флаг с белым кругом и в нем красным полумесяцем и звездой. А что такое “сходная символика”, я не понимаю. Есть символика запрещенная и разрешенная. Более того, у нас есть положительные решения мировых судов по поводу наших флагов. Одно время полиция за них задерживала, думая, что это нацистская символика. Хотя это само по себе абсурдно — как серп и молот могут быть нацистской символикой? Но суды определили, что эти флаги не являются ни нацисткой, ни экстремистской символикой, и их можно законно использовать на территории Петербурга.

На суде оперативный работник центра “Э” при управлении МВД по Северо-западу Иван Мельников, который расследовал наше дело, заявил, что мы возобновили деятельность НБП, поскольку ходили на митингах с надписью на транспаранте “Есть такая партия”. Я у него спрашиваю: Иван Евгеньевич, вы утверждаете, что этот лозунг обозначает принадлежность человека к НБП? Он отвечает: да, я так считаю. Но получается, что и Владимир Ленин, который когда-то сказал эту фразу, тоже к НБП принадлежал?

Из материалов обвинительного заключения: “При этом, Дмитриев А.Ю., Песоцкий А.А. и Марочкин А.Б., осознавая незаконность своих действий, требовали от участников Санкт-Петербургского подразделения межрегиональной общественной организации “Национал-большевистская партия” не обращаться в правоохранительные органы с сообщением о совершаемом ими преступлении, а
также осуществляли свою деятельность негласно, в том числе с частичным изменением символики запрещенной межрегиональной общественной организации “Национал-большевистская партия”.

На суде я спросил, где доказательства того, что мы негласно осуществляли свою деятельность? Вся наша деятельность была открыта. Все эти годы мы совершенно не скрывались, были на виду, проводили оппозиционные акции от “Маршей несогласных” до “Стратегии-31”. Да и собрания наши не были какой-то тайной. В связи с этим у нас даже появлялись полицейские агенты, да и сейчас появляются. В уголовном деле их фигурирует двое: Сазонов и Соколов. Они дали показания, что участвовали в деятельности запрещенной “Национал-большевистской партии”. Хотя у нас есть доказательства, что они оба изначально были полицейскими агентами и что их к нам внедрил центр “Э”.

— То есть, по-вашему, это было не предательство, а спецоперация?

— По-сути, все это уголовное дело результат спецоперации. Они сами внедрили нам нужных людей, получили от них нужные показания. Еще и подсунули нам помещение, где были установлены видеокамеры. У нас в определенный момент не было места, где проводить собрания, и Сазонов предложил квартиру на Лесном проспекте. Потом уже оказалось, что там наши собрания снимались на видеокамеры.

На первом заседании суда в качестве свидетеля от обвинения выступал работник центра “Э” Дмитрий Грязнов, который работал как раз с Сазоновым. Он рассказал, что Сазонов пришел к нему сам 1 апреля 2009 года и поведал о том, что проник в “страшную и ужасную” НБП. В центре “Э” ему сказали работать дальше. Но потом адвокат задал Грязнову вопрос, а откуда появилось это помещение на Лесном проспекте? Грязнов отвечает, что его нашел Андрей Песоцкий, а мы, узнав, кто там собирается, установили в квартире аппаратуру. Мой адвокат Глеб Лаврентьев сразу же попросил предоставить на обозрение документ из дела, подписанный Грязновым еще за месяц до того, как появилось это помещение. В документе говорится, что необходимо арендовать именно эту
квартиру и оснастить ее видеоаппаратурой. Далее идет омерзительная формулировка: “Постараться искусственно создать концентрацию членов НБП для предотвращения возможных преступлений”.

Судья показывает Грязнову документ и спрашивает: ваша подпись? Тот подтверждает, что его. А как вы это объясните? Грязнов отвечает, мол, это случайность. Что он подыскал эту квартиру и хотел там провести собрание НБП, но вдруг Песоцкий сам ее нашел. Такое вот совпадение, что в пятимиллионном городе он нашел именно эту квартиру. То есть, на лицо лжесвидетельство. Я
попросил его за это привлечь, но судья сказал, что это не входит в его компетенцию. Мы с самого начала утверждали, что все это дело — провокация. И на первом же заседании получили подтверждение этому.

— Все базируется только на этих показаниях или проводились обыски?

— Обыски были. Обычно часов в шесть-семь утра в квартиру вламывалась толпа оперативников, которые начинали искать доказательства экстремистской деятельности. Причем в качестве доказательств они рассматривали вещи, не имеющие к этому никакого отношения. Например, книги Эдуарда Лимонова. Игорь Бойков на заседании суда спросил у оперативника Грязнова,
который участвовал в обыске его квартиры, почему изъяли книгу “Дневник неудачника” Эдуарда Лимонова? А тот ответил, что это доказательство экстремистской деятельности. Но это книга написана в 1978 году! И ее свободно можно купить в Доме книги. А в список экстремистской литературы, утвержденный Минюстом, она не входит. У меня дома был изъят фильм Клинта Иствуда “Флаги наших отцов”. А потом они писали, что в большом количестве изъята экстремистская литература и видеоматериалы.

Кстати, обыск проводили и у меня дома по месту прописки, хотя я там уже не живу лет десять. Пришли в семь утра, а там мама одна была дома. Ее разбудили, начали перерывать вещи, она естественно была в шоке. Ей подсунули на подпись протокол, где она признает, что я состоял в НБП. Она написала, что не знает, состою ли я в НБП, и о моей политической деятельности не осведомлена. А потом вообще разорвала этот протокол. Так они потом его склеили, вшили в протокол и вызвали в качестве свидетеля обвинения. Она, конечно, придет и выскажется по этому поводу. Хотя это один из самых неприятных моментов, что маму вызывают в суд, да еще в такой идиотской ситуации.

Отец Вадима Мамедова, тоже допрошенный в суде как свидетель обвинения, рассказывал, что к нему так же рано утром вломились оперативники, прошли в комнату к бабушке — 75-летней женщине. Пытались разворошить ее постель, на что она стала возмущаться. Оперативники принялись ее оскорблять и угрожать подбросить наркотики.

— Сейчас из-за этого дела деятельность “Другой России” в Петербурге остановилась или продолжается?

— Конечно, это дело и создавалось, чтобы прекратить нашу политическую деятельность. Чтобы мы замолчали, перестали проводить акции, выходить к Гостиному двору, потому что мы на шаг впереди другой оппозиции идем. Кроме того, сейчас после выборов была очевидная революционная волна — с декабря до марта. Власть под давлением людей на улице делала вид, что она белая и пушистая
и идет на уступки. Но после 5 марта началась волна реакции. Мы видим, что выборы губернаторов у нас не возвращаются, а обкладываются всякими фильтрами так, что это уже и не выборы. Пошла целая волна репрессий по антиэкстремистскому законодательству. Сейчас новые дела появились против журналистов Аркадия Бабченко и Андрея Коломойского. Ряд других процессов, ну и наш сюда же относится.

В заключении “Мемориала” по нашему делу сказано, что оно является примером чисто политического преследования. То есть, нам вообще не инкриминируется никаких действий криминального характера. Оперативники столь усердно нас “разрабатывая” и копая, при всем своем желании не смогли найти призывов к насильственному свержению строя и к какой-то розни. Более того — в деле даже нет потерпевших! Мы никого не убили, не ограбили. Потерпевшим считается… государственная система. В формулировках заключительного обвинения претензии по нашему делу раскрывается, как “выражение нетерпимости к руководителям действующей власти”.

Из материалов заключительного обвинения: “Помимо этого, Дмитриев А.Ю., Песоцкий А.А. и Марочкин А.Б., реализуя свой вышеуказанный совместный преступный умысел, организовали участие членов межрегиональной общественной организации “Национал-большевистская партия”… в публичных мероприятиях на территории г. Санкт-Петербурга, в том числе проводимых 31 числа каждого месяца с 31.01.2010 г. на территории г. Санкт-Петербурга, направленных на выражение нетерпимости к высшим руководителям действующих органов государственной власти, а также на популяризацию экстремистской деятельности межрегиональной общественной организации “Национал-большевистская партия”.

Но ведь выражение нетерпимости к органам власти – это, по сути, и есть оппозиционная деятельность. Оппозиция всегда выражает свое несогласие — нетерпимость в какой-то степени — к власти. Это есть даже в выступлениях парламентской оппозиции: Зюганова, Миронова или Жириновского. Вообще, на мой взгляд, наше дело носит постмодернистский характер. Потому что нам ничего криминального не инкриминируется, а весь спор в значительной степени идет о словах. Как нас называть? Мы говорим, что мы — “Другая Россия”. А нам говорят, что нет, вы — НБП. Если он считают, что мы какая-то законспирированная структура, то пусть предъявят какие-то партийные билеты, списки, мою речь, где призываю каких-либо членов НБП к действию. Но ничего подобного
нет. Мы спрашивали на суде оперативников про доказательства. А они предлагают набрать в поисковике аббревиатуру НБП и посмотреть, какие варианты ответов на запрос появятся. Мол, тогда все всем станет ясно. То есть даже не какие-то заверенные распечатки с сайтов, а просто итоги поискового запроса. Один из подсудимых — Равиль Баширов — на суде спросил у Мельникова:
видит ли тот разницу между понятиями “нацбол”, национал-большевик и член НБП. Оперативник ответил, что для него это одно и тоже. Этот вопрос сразу же снял судья, поскольку посчитал, что он теоретический. Хотя именно в него все и упирается.

— Зачем в Петербург на первое заседание суда по вашему делу приезжал Эдуард Лимонов? Ведь в здание суда он так и не зашел, поскольку в будущем хочет выступать в качестве свидетеля защиты?

— Лимонов приезжал нас поддержать. Он просто стоял перед зданием суда с нами, высказал свою поддержку и уехал. Когда дойдет дело до свидетелей защиты, мы будем его вызывать. Как я уже сказал, доказательство существования НБП для оперативников — это транспарант с лозунгом “Есть такая партия”, флаги, которые они, почему-то, считают запрещенными, то, что мы себя на собраниях называем “нацболами” и “лимоновцами”. Сама фамилия Лимонов говорит для них о принадлежности к НБП. Оперативник центра “Э” Мельников на суде говорил, что Лимонов — лидер запрещенной НБП. В пример привел то, что я как-то ездил в Москву, а потом на собрании передавал всем привет от руководства. Но Лимонов с 2007 года никаким лидером НБП не является, а самое главное, что ему по этому поводу ничего и не инкриминируют. Хотя в нашем деле общение с ним указано, едва ли не как одно из доказательств нашей “экстремистской деятельности”. Об этом он и будет рассказывать на суде, представит документы на регистрацию “Другой России”, скажет суду, что он никакой не лидер НБП. Лимонов — это наш ключевой свидетель защиты.

— Сейчас, как ты уже сказал, в России есть некий спад оппозиционной активности, случившийся после мартовских выборов. нет ли опасений, что такие акции, как, например, “Стратегия-31” “канут в лету”? Какое у нее будущее?

— Да, сейчас есть падение интереса к политическим акциям. Народ был воодушевлен зимой, когда выходил на митинги. Но результата-то люди не получили никакого. Путин переизбрался, “Единая Россия” по-прежнему заправляет в парламенте. У народа есть разочарование. Естественно, что и митинговая активность пошла на спад. На “Стратегии-31” это тоже сказывается. Но, я думаю, что это временное явление — в ближайшей перспективе нас ждет спад, а в дальнейшей перспективе наоборот еще более мощный подъем, чем мы сейчас наблюдали. Все эти недовольные, которые выходили на улицы Москвы и Петербурга, да и те, кто остался дома сидеть, они же никуда не делись. Мы понимаем, что в Петербурге и в Москве не существует “путинского большинства”. Потом к этим людям прибавится и другие недовольные, например, ожидающими нас, антисоциальными реформами. Это и
повышение тарифов с налогами, и повышение пенсионного возраста, которое нас ожидает. Тут даже те, кто ходил на “путинги” могут перейти на сторону недовольных. Я думаю, что у Владимира Владимировича спокойного срока не будет точно. А вполне вероятно, что он до его конца и не досидит.

“Стратегия-31” — это один из моторов оппозиционной деятельности. Понятно, что эта акция не для масс, она для активистов. В период перед выборами было затишье, политическая пустыня. А с помощью “Стратегии” мы раскачивали ситуацию, привлекали внимание к 31-й статье Конституции. Понятно, что это не самая животрепещущая проблема для населения. Но с точки зрения сбора
активистов и создания точек сопротивления режиму — это нормально. Поэтому, мы считаем, что акции надо продолжать, пока не возникнет каких-то новых идей.