Государство в России, взятое в пределе, в своей высшей точке, – это “либерализм” для верхов и диктатура для низов. Соединить обе сущности в одну и объяснить, что это и есть “модернизация”, – вот главная задача, которую власть может поставить перед интеллигенцией, если в очередной раз призовёт ее на службу. Этого-то и добиваются писатели-мессиане, которые гуляют по бульварам и величают себя “новой интеллигенцией”.

В последние недели в прессе и блогосфере активно обсуждается тема “новой интеллигенции”. Пока ее существование лишь рабочая гипотеза. Тем не менее, редакция “Московских новостей” уже поспешила составить списки так называемых “новых интеллигентов”. Туда попали очень разные люди, – от добровольных помощников инвалидам до губернатора и праворосса Никиты Белых. Вопиющая несоразмерность кандидатур и стремление определить представителей “прослойки” простым назначающим жестом смешны, но закономерны.

Интеллигенция давно умерла как сословие: социальное расслоение не обошло ее стороной. Место интеллигенции занимают яппи и “креативные” менеджеры. И те и другие лишены коллективных моральных рефлексий, и уже поэтому никакой “новой интеллигенции” из них получиться не может.

Зачем в таком случае потребовалось навязывать им сомнительный титул и убеждать общество в подлинности такой коронации?

Взглянем на прошлое интеллигентского сословия. Не случайно оно не дает покоя нынешним соцтехнологам, ищущим с фонарем и собаками “новых интеллигентов”. Ведь многие из этих энтузиастов сами “родом” из бывшей советской интеллигенции. Бывшая интеллигенция решила заняться собой? Похоже, что так. Или, говоря философским языком, перешла в режим самоописания. А значит, к традиционным вопросам интеллигента – “Что делать?”, “Кто виноват?”, “С кем вы, мастера культуры?” и “Куда мы катимся?” – пришло время добавить еще один, главный: “Что же такое интеллигенция?”

Мессиане

Интеллигенция появилась в условиях бюрократического государства и сразу стала прослойкой так называемых “лишних людей”. Она не была готова служить самодержавной власти, но и идти на сближение с народом не хотела. Точнее, народники попытались повернуть в сторону народа, но 1905-й год многих отрезвил.

В вечном выпадении интеллигенции из общества и состоит ее сущность. Это “нигилизм без веры”, как было замечено авторами сборника “Вехи”. Интеллигенция в основном варилась в соку собственных идей – а точнее, превратно понятых достижений европейских интеллектуалов. И торговалась с властью: “Власть, дай порулить, за это мы будем верно служить”. И власть, и народ интеллигенция пыталась учить цивилизованному “житью”, указывала, каким должно быть, по ее мнению, “современное общество” – тон разговора, абсолютно немыслимый для европейца. Интеллигенты не хотели быть управляемыми, но желали управлять сами. Поэтому красноречивым дополнением к традиционному названию “интеллигенция” может служить термин “мессиане”. Слово это производно от “мессианства” и вместе с тем содержит отголосок понятия “марсиане” (люди из иного мира). Не случайно у интеллигенции наряду с общепринятыми были свои любимые культурные ценности. Как заметил кто-то из историков, у советской интеллигенции была своя религия – Стругацкие, своя идеология – Сахаров. Любимые книжки – Бабель, Ильф и Петров, Рыбаков. Любимый театр – Таганка.

Невостребованный мессианизм интеллигенции еще больше отдалял ее и от власти, и от народа. Так продолжалось до 1917-го года, когда мессиане наконец-то порулили – на короткое время сами стали властью, пока их не подвинул рабоче-крестьянский кадровый призыв. Но это мессиан ничему не научило. Снова начались муки фальшивой оппозиционности. Вековая смесь преданности власти и мнимого фрондерства – явление предельно выморочное. Неудивительно, что коллективная идентичность мессиан держалась не на социальной роли, а на системе мифов, самою интеллигенцией выдуманных.

Миф об оппозиционности.

Торг с властью есть главная профессия интеллигенции. Она никогда не была оппозиционна по-настоящему, но хотела быть при власти и иметь преимущественное право наставлять общество. Например, за право быть критиками власти при власти боролись в советское время шестидесятники и получили свое. Власти в то время понадобились “оппозиционеры”. В такие периоды все происходило в рамках консенсуса: интеллигенция всегда колебалась вместе с генеральной линией. Каждый такой медовый месяц с властью мессиане называли “оттепелью”, а его прекращение – “заморозками”.

Дело в том, что без опоры на власть функция самопровозглашенного общественного наставника невозможна: никто не станет слушать. Именно поэтому интеллигенция втайне очень любит власть. Сия любовь является важным условием ее выживания. Это и есть главная тайна интеллигентского сословия.

Впрочем, иногда представители мессианства “проговариваются”, как это сделал однажды Михаил Гершензон, заявивший после выхода сборника “Вехи”: “Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться его мы должны пуще всех козней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной”.

За эту фразу его заклевали, Гершензон вынужден был уйти из либерального “Вестника Европы”. Но заклевали именно потому, что Гершензон случайно брякнул правду. Отношения в треугольнике “власть-интеллигенция-народ” полностью исчерпывается его формулой.

Миф о просветительстве.

Мессиане чаще всего представляли себя сословием просветителей в дикой, отсталой, азиатской стране. Говорили о просвещении народа. Но фактически претендовали на роль нового дворянства. Особый статус – право “пасти народы”, – по мнению вождей интеллигенции, должен был быть им обеспечен властью исключительно за их культурно-образовательный ценз. Чистейшее мессианство. Попутно заметим, что конечной целью введения ЕГЭ, платного среднего образования и сокращения вузов как раз и является выведение народа за рамки этого ценза.

Миф о свободе.

Свобода не для всех, а только для себя – это уже не свобода, а привилегия. Именно так понимали свободу мессиане. “Права и свободы”, а вернее – привилегии, которых они требовали от власти, были по сути аналогом законов о вольности дворянства.

Допустим, у меньшей части интеллигенции после 1991 года появилось право печататься и говорить с телеэкрана. А в чем свобода остальных, свобода большинства, которое не издают и не пускают на ТВ? Это интеллигенцию отнюдь (как говаривал Егор Гайдар) не волновало. Вот историческая аналогия, проясняющая дело.

Сюжет первый. После выхода указа о вольности дворянства крестьяне решили, что теперь должен быть указ о вольности крестьянства. Ходили слухи о том, что в южных губерниях уже дают вольную и дарят землею. Но время шло, указа все не было. Крестьяне стали бунтовать, примкнули к казацкому восстанию Пугачева. И заплатили за это кровью.

Сюжет второй. После негласного “указа о вольности интеллигенции” в перестройку народ решил, что будет и указ о вольности народа. Поверил в перестройку, поддержал новую власть – Ельцина и его команду, признал переворот 1991 года. Но на место ЦК пришла либеральная номенклатура, которая присвоила собственность КПСС и уничтожила индустрию. Протесты были подавлены войсками в 1993 году, а сами волнения объявлены “сговором коммунистов и нацистов”. Интеллигенция в 1993-м шумно поддержала власть, написав знаменитое позорное “Письмо 42-х” (напомнить имена?) с пламенным призывом “Господин президент, раздавите гадину!”. Делиться свободой мессиане не захотели.

Вообще интеллигенция по своей природе предельно авторитарна. Называя себя “культурной прослойкой”, “приличными” людьми, она любит вводить критерии пригодности: какие люди “рукопожатны”, а какие нет. Не случайно большевики – интеллигенты в квадрате. Авторитаризм большевиков весь вышел из интеллигентской традиции. Из идеи о цивилизаторской деятельности в отсталой стране.

Миф о европеизме.

Вторая тайна интеллигентского сословия, кроме пламенной любви к власти, состоит в следующем. Оно не является интеллектуальным классом и не состоит из людей европейской культуры. Союз “и” здесь не случаен: эти два качества, по сути, одно и то же. В Европе и Америке под “интеллигенцией” вообще не принято понимать сословие или класс. Там этим словом называют людей умственного труда. Другое дело – элита, интеллектуалы (как правило, “на службе ее величества”). А вот российская интеллигенция склонна считать себя элитой общества. Хотя не создавала собственных ценностей и не была интеллектуальным классом.

По большому счету со времен Петра Чаадаева интеллигенция занималась перетолковыванием европейской культуры, называя это “западничеством”. Либо развивала идеологию правящего режима, называя это патриотизмом. А если режим был либеральным, то обе функции совпадали, являя собой наиболее полную картину общественной деятельности интеллигенции: отсюда пошло расхожее выражение “либеральная жандармерия”.

Собственно говоря, государство в России, взятое в пределе, в своей высшей точке, – это и есть “либерализм” для верхов и диктатура для низов. Соединить обе сущности в одну и объяснить, что это и есть “модернизация”, – вот главная задача, которую власть может поставить сегодня перед интеллигенцией, если в очередной раз призовёт ее на службу. Этого-то и добиваются писатели-мессиане, которые гуляют по бульварам и величают себя “новой интеллигенцией”. Не сословие, а сувенир какой-то.

Миф о диалоге с Церковью.

Его практически никогда не было. Достаточно почитать, что говорили о религии члены Петербургских религиозных собраний. Даже консервативный Василий Розанов думал, как “соединить Эрос и Христа”. А сегодня мессиане усиленно навязывают Церкви секулярную реформацию. Какой уж тут диалог? Интеллигенция всегда была крайне необразованна в вопросах религии как в начале XX века, так и в его конце. Статьи и фильмы о мессианах, спасших православие от гибели в семидесятые годы – очередной миф интеллигенции о самой себе.

Интеллигенция сегодня.

В начале “нулевых” в Москве был открыт памятник интеллигенции. Выглядит он так: Пегас парит над абстрактной композицией из стальных шипов. Обычно памятники ставят либо посмертно, либо за особый статус при жизни. Этот памятник “самой себе” – это то, строительством чего российская интеллигенция занималась на протяжении всей своей истории. Сегодня в этом памятнике явлены оба качества российской интеллигенции. Во-первых, она потерпела историческое поражение и умерла. Во-вторых, комплекс избранности, мессианизм интеллигенции – и есть ее памятник себе самой.

Смерть интеллигенции закономерна. Она не выдержала экзамен ни на интеллектуальную пригодность, ни на нравственную зрелость, ни даже на верность самой себе.

В начале 90-х годов интеллигенция перестала быть единым вольнолюбивым сословием, которое в СССР слонялось “между НИИ и царством Свободы”. В “рыночных” условиях произошло окончательное расслоение и размежевание интеллигенции. Большая ее часть, нестатусные интеллигенты, были названы новой властью бюджетниками, приравнены к люмпенам и превращены в отбросы общества. Меньшая часть – статусная интеллигенция – пошла на службу к власти и начала прославлять новый порядок. Ни те, ни другие даже не задумались о свободе, о которой они так много рассуждали во время оно.

Удастся ли “новой интеллигенции” заставить Владимира Путина вновь взять её на службу и бюджетный кошт? Думаю, что удастся…