Западные элиты считают, что универсальные ценности берут верх над силами реакции. Они многословно вещают о триумфе прав человека, об освобождении женщин, о социальных сетях, о финансовых рынках, о международных и региональных организациях, и о всех прочих силах, разрушающих те границы, что разделяют человечество.

Как это ни трагично, они действительно наблюдают родственный мир глобальных космополитов, подобных им самим. В одной стране за другой люди Запада обнаруживают единомышленников из числа образованной элиты и ошибочно принимают их за население в целом. Они предпочитают не замечать силы регресса и исключительности, такие как национализм и сектантство, хотя эти силы мощно и решительно меняют облик будущего.

Возьмем каирскую площадь Тахрир в начале 2011 года. Западные журналисты торжествовали, описывая митинги относительно состоятельных арабских либералов, с которыми у них было немало общего. Но эти активисты очень быстро отступили, когда Египет после свержения самовластия на долгие месяцы погрузился в пучину борьбы между военными, «Братьями-мусульманами» и исламистами-салафитами – с христианами-коптами, которые с тревогой говорят о шансах своей общины на выживание.

Хотя светские либералы снова поднялись на поверхность, бросив вызов исламистскому президенту Египта Мухаммеду Мурси, обманываться на сей счет не стоит. У военных и у «Братьев-мусульман» имеется сильная организация и инфраструктура. А у либералов лишь спонтанные эмоции и временные организации. В результате может возникнуть своеобразный исламистско-насеровский режим, поскольку военные, пользуясь сегодняшней уязвимостью «Братьев-мусульман», ведут жесткий торг в попытке усилить свои позиции.

Египет и Ближний Восток в целом сегодня дают панорамную картину раскола по конфессионально-религиозным и этническим линиям. Свобода, по крайней мере, на начальном этапе, не только выпускает на волю индивидуальное самосознание, но и дает возможность для солидаризации с группами на основе родства по крови. За пределами таких групп чувства любви и гуманности неприменимы. Это важный урок арабской весны.

Аналогичные процессы действуют в Азии. Национализм там молод и энергичен, каким он был на Западе в 19-м и 20-м веках.

Азия лихорадочно проводит гонку вооружений, в которой участвуют современные дизельные подводные лодки, истребители и баллистические ракеты. Китай, закрепившись в пределах своих сухопутных границ после почти двух столетий беспорядка, демонстрирует воздушную и морскую мощь в водах Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей, которые он считает своими.

Япония и прочие страны отвечают тем же. Выбравшись из своей квази-пацифистской раковины, Япония вновь открывает для себя национализм в качестве выбора по умолчанию. В составе японских военно-морских сил сегодня в четыре раза больше крупных боевых кораблей, чем у ВМС Британии. А что касается Вьетнама и Филиппин, то ни один из посещающих эти страны и беседующий с их руководителями на тему территориальных претензий людей (как это делаю я) и на секунду не может помыслить о том, что мы ушли из эпохи национализма.

Споры в Азии ведутся не об идеологии и не на темы высоконравственной философии. Они о том, кто получит больше земель. Такая же драма разворачивается в Сирии, где алавиты, сунниты и курды ведут спор за территорию, власть и идеи. Пагубное сирийское сектантство, в котором Башар аль-Асад просто ведущий военный диктатор среди многих остальных, является гораздо более грубой, хаотичной и примитивной версией игры в царя горы.

Национализм также живет и процветает в Индии и России. Индийские ВМС и ВВС превращаются в одни из самых крупных и мощных в мире. На протяжении большей части своей истории Индия и Китая не имели друг к другу почти никакого отношения, будучи разделенными Гималаями. Но технологии сокращают расстояния, и в результате у двух этих крупных стран возникает новая стратегическая география. Сегодня индийские космические спутники ведут наблюдение за китайскими военными объектами, а китайские истребители в Тибете вполне могут включить Индию в зону своих действий. Такое соперничество еще больше разогревает и усиливает национализм в обеих странах.

В России национализм Владимира Путина является важным фактором его высокой популярности. Национализм президента Путина отмечен географическим детерминизмом. Он хочет воссоздать буферные государства в Восточной Европе, на Кавказе и в Центральной Азии, как это было в Советском Союзе. Поэтому он делает все возможное для ослабления стран в этих регионах.

Западная элита надеется, что если в России каким-то образом пройдут по-настоящему свободные выборы, такая внешняя политика может претерпеть изменения. Однако факты свидетельствуют об обратном. Среди россиян сильна расовая ненависть к мусульманам. И хотя в стране проводят крупные марши лидеры гражданского общества, там свои сборища и митинги протестов также организуют скинхеды и неонацисты, о которых западные средства массовой информации говорят и пишут гораздо меньше. Выборы в местные органы власти в октябре продемонстрировали мощную поддержку партии Путина. Хотим мы этого или нет, он является представителем того общества, которым руководит.

Европа не может остаться в стороне от этой крупной евразийской тенденции. Ослабление Евросоюза вкупе с трудными социально-экономическими условиями, которые будут существовать в предстоящие годы, ведут к возрождению национализма и экстремизма, что мы уже наблюдаем в таких разных странах как Венгрия, Финляндия, Украина и Греция. Именно этого опасается норвежский комитет по присуждению Нобелевской премии мира, которая в этом году была вручена Европейскому Союзу, став своего рода заявлением против данной тенденции.

Фашисты вряд ли придут к власти хотя бы где-то в Европе, но эпоха углубления европейской интеграции видимо осталась позади. Готовьтесь к появлению на континенте все новых, более отвратительных и откровенно страшных политических группировок, таких как «Золотой рассвет» в Греции.

Сейчас идет настоящее сражение между двумя эпохальными силами. С одной стороны это силы интеграции, действующие с опорой на гражданское общество и права человека, а с другой – силы национальной исключительности, основанные на расе, крови и радикализованной вере. Западная элита неверно отдает пальму первенства первой силе, ибо именно вторая сила порождает кризисы, с которыми приходится бороться политическим руководителям. Зачастую она в пагубной манере применяет современные технологии, скажем, когда распространенная буквально со скоростью света видеозапись разжигает пламя антиамериканских настроений (и не только в Бенгази).

Вторую силу можно и нужно побороть, однако сначала надо понять и признать, насколько она сильна и огромна. Она сильна, потому что страны и группы солидарности больше думают о потребностях и интересах, нежели о ценностях. Как потребность в еде важнее духовных размышлений, так и интересы стоят перед ценностями.

Но поскольку ценности, такие как права меньшинств, во всем мире подвергаются нападкам, Соединенные Штаты должны поставить их на одну доску со своими исключительными национальными интересами, такими как сохранение благоприятного баланса сил. Не имея универсальных ценностей в нашей внешней политике, мы не обладаем самосознанием как нация, хотя только с таким самосознанием мы сможем быть лидерами в нашем все более хаотичном мире, получая на то моральное право. Однако нам не следует мгновенно ниспровергать существующий порядок, потому что именно в слабых демократиях и в разрушающихся автократиях появляются хаотичные оазисы, где могут процветать и благоденствовать силы национализма и узкого сектантства.