В день, когда объявили о смерти Брежнева я, как обычно, находилась в школе номер 38 им. А.Н. Островского. Школа эта до сих пор стоит на Садовом кольце между Добрынинской и Октябрьской, только номер поменяли на четырехзначный.

За несколько месяцев до того один из наших соучеников, назовем его Самойлов (потому что теперь он крупный чиновник и наверняка захочет сохранить инкогнито), из выпускного десятого класса, уговорил директрису выделить денег на покупку музыкальных инструментов для школьной рок-группы. Директриса неожиданно повелась. Ее сын учился в том же десятом классе, был малопопулярен, и она, может быть, хотела поддержать его положение своей отзывчиовстью. Так что на школьные деньги были куплены электрогитары и ударная установка. И Самойлову выдали ключ от радиорубки, где они с ребятами могли, набившись, как сельди в бочку, кое-как репетировать, если актовый зал оказывался занят. На ударных у них была девушка, и это считалось очень круто. Но речь не о том.

Так вот, 11 ноября, после того как учителя объявили школьникам о трагедии, всех повели наверх для траурного собрания.

Было тихо, никто толком не знал, как себя вести: генсеки не умирали уже лет тридцать. Все расселись, притихнув, и кое-как приняли скорбный вид. Наталья Моисеевна, парторг школы, с мрачным лицом вышла на эстраду, грозно оглядела зал, открыла рот, выпрямила спину…

И в этот момент по школьному радио раздалось: Ob-la-di, ob-la-da, life goes on – yeahhh!

Сначала мне показалось, что это слышу только я. Что у меня такие странные слуховые галлюцинации. Потом по виду окружающих, начавших осторожно озираться, стало ясно, что дело хуже.Наталья Моисеевна запнулась, поглядела на учителей, школьников, репродуктор, все поняла и побелела. Побелела и классный руководитель десятиклассников.

А Самойлов продолжал орать “la-la-la, how life goes on!” Слышался хохот остальных участников банды. Кнопку трансляции они, конечно, забыли выключить.

Потом мы все слушали удаляющийся страшный топот, словно Минотавр несся по гулкому лабиринту. Это Наталья Моисеевна в своих серебряных босоножках на огромной платформе (она была знойной женщиной и носила, кроме того, юбки с опасным разрезом и ярко-алый педикюр) бежала по коридору в сторону радиорубки.

Грохот ее шагов удалялся, а песня все звучала, и слышалось чье-то подхихикиванье, и ученики, собравшиеся на траурный митинг, отводили друг от друга глаза лукаво. Было немного страшно, словно в кино, когда главный герой не видит приближающейся опасности.

Happy ever after in the market-place

Desmond lets the children lend a hand.

Molly stays at home and does her pretty face

And in the evening she still sings it with the band!

Бежать было далеко, с четвертого на второй этаж, но она добежала довольно быстро. Через динамики донеслись суровые удары в дверь и отдаленный возмущенный голос. Потом все резко стихло.

Тра-ля-ля, хау лайф гоуз он!

Я до сих пор благодарна Самойлову за то утро.

Ничего ему не было, кстати. Даже ключей от радиорубки не отобрали.