Русский человек хотел бы видеть в Конституции сакральный текст. Такой человек похож на профессора Преображенского, который кричал в телефонную трубку, что ему нужна охранная грамота. Окончательная! Фактическая! Броня!

«На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось; раздался хруст костей у Михайловского манежа – восставшие бежали по телам товарищей – это пытали время, был «большой застенок» (так говорили в эпоху Петра)», – так начал свой знаменитый роман Юрий Тынянов.

«Одна из легенд, привязанных намертво к тому времени, говорила о том, что солдаты норовили присягать великому князю Константину Павловичу и жене его Конституции»

Одна из легенд, привязанных намертво к тому времени, говорила о том, что солдаты норовили присягать великому князю Константину Павловичу и жене его Конституции. Свидетельства об этом зыбки, и, возможно, это лишь то, что теперь называется городской легендой. Острота, анекдот, косвенно показывающий ненужность этой самой Конституции простому человеку.Но Константину действительно присягали – и чиновники, и армия. Памятью об этом – двадцать один грамм серебра – отлитый в пяти или шести экземплярах константиновский рубль.

Конституции не было.

Это потом была Конституция 1918 года, Конституции СССР и РСФСР 1924 и 1925 годов.

Они были – ленинские.

И были похожи на те здания, что строили в двадцатые, удивительно красивые своей надеждой на счастье, но – временные. Похожие на конструктивистские шедевры, построенные из бетона в смеси с соломой. Ну, так строили тогда, что поделаешь.

Сталинская Конституция 1936 года похожа на Дом на набережной и прочие монументальные дворцы той эпохи. Она очень хорошо написана, отмечают юристы и сейчас, внутренне логична и стилистически безупречна. Насколько она соответствовала счастью отдельного человека – другой вопрос.

Хрущевская Конституция, так и оставшаяся в черновиках, – тоже слепок архитектуры своего времени, обещание коммунизма через двадцать лет похоже на обещание расселить через эти же двадцать лет споро построенные пятиэтажки.

Брежневская Конституция 1977 года – панельная, немного неуверенная в себе. В 1936 году никому не нужно было напоминать о руководящей и направляющей роли партии, а тут пришлось.

Нынешняя Конституция – ельцинская, это не порок, а свойство.

К ней уже было три, кажется, поправки.

Но русский человек хотел бы видеть в Конституции сакральный текст. Он хочет его видеть таким, но разочаровывается.

Такой человек похож на профессора Преображенского из булгаковского романа, который, вконец измучившись, кричал в телефонную трубку, что ему нужна охранная грамота. Такая, чтобы другой никакой не нужно было бы. Окончательная! Фактическая! Броня!

А Конституция не сакральный текст, не Библия или Коран.Это инструмент.

Текст американской Конституции не меняется. Поправки к нему печатают в подбор – их довольно много.

В тех американских фильмах, где рушатся стены, падают самолеты, а президент отстреливается от негодяев, герои в какой-то момент переглядываются и шепчут друг другу: «Вы намекаете на Двадцать пятую поправку?!» Это потому что герои думают, что президент убит. Двадцать пятая поправка – это закон о престолонаследовании от 1967 года.

А всего поправок двадцать семь, принимали их в разные годы, не меняя оригинальный текст.

Товарищ мой, занимавшийся американским государственным правом, рассказывал о том, что в специальную комиссию, что собирает предложения о новых поправках, валит поток предложений. От сумасшедших, по большей части, до вполне конъюнктурных – о геях и феминизме, зеленых инициативах и американском мессианстве. Одни отвергают сразу, другие вылеживаются в письменных столах и компьютерах.

Инструмент не вечен, его затачивают все государства.

Бумага фактическая, но никогда – окончательная.

Ее бумажное горе в том, что ее читают мало. Лучше всего Конституцию знают школьники, потому что их заставляют читать этот короткий текст, похожий на быстрое строительство нового времени.

Не изменения Конституции опасны, а миф о книге, внутренность которой знать не надо, но кто-то сделает так, чтобы этот текст станет броней, окончательной и фактической. Внутри этого мифа бравые солдаты в киверах выбегают на площадь, как на театральную сцену, и требуют (неизвестно у кого), чтоб была жена великого князя. Неизменная в своей непорочности – навсегда.

А Конституция не сама по себе, она сделана из граждан, их интереса и ответственности.

Она никому не жена.